В двух томах

димости вплоть до безнравственности и в смутном мудрст-

вовании о фантомах необъяснимой исключительности пере-

стает в конце концов быть исследователем. Он различал

случайное и выразительно говорил: "То, что содеяли здесь

страсти под прикрытием неумолимой необходимости, не

уйдет от возмездия" 14. Каковы же те наиболее восхваляе-

мые им качества, приближение которых он надеется или же-

лает увидеть? Любовь к отечеству, всеобщее отречение, ве-

ликая самоотверженность, независимость от мертвых ве-

щей, простота нравов, строгость законов. Разве нельзя

надеяться на конечное падение господствующего всеобщего

эгоизма? Или преступление состоит уже просто в том, что

французская революция со всеми своими ужасами не смогла

поколебать твердой веры Форстера в провидение? Что он

в общем и целом сообразовывался с наблюдением мировых

событий, что неотделимо от этой веры?

можно ожидать уже из упомянутой многосторонности его

духа: ею проникнуто, например, характерное место одного

из ранних его сочинений, когда, с теплотой отозвавшись об

английской конституции, он указывает на "ту точку зре-

ния, с которой ее преимущества снижаются до бесконечно

малой величины". Последние письма, написанные одновре-

менно с "Очерками", доказывают это. Ибо верно, что в

"Очерках" он стремится все представить с лучшей стороны.
242
ГЕОРГ ФОРСТЕР
И он намеренно принимает облик и тон французского граж-

данина вплоть до мельчайших деталей. Последнее представ-

ляет собой лишь литературный прием, чтобы .сделать более

живой полемику, ибо в последних письмах говорит настоя-

щий гражданин мира немецкого происхождения. И в общих

трактатах он не любил вообще только поучать. Когда он

хотел осветить предмет более чем с одной стороны, его дра-

матизирующее воображение охотно создавало себе против-

ника. И не просто для видимости: он наделял его сильными

доводами и живым изложением. Эту склонность его духа

можно наблюдать и в сочинении "Об отношении искусства

управления государством к счастью человечества".

существуют различные точки зрения, то следует допустить

для честного исследователя возможность сознательно рас-

сматривать такие предметы с противоположных точек зре-

ния.
Что касается этой манеры видеть и оценивать, беря все

в общем и целом и представляя все с лучшей стороны, то

наилучшим объяснением и оправданием "Парижских очер-

ков" являются, как бы парадоксально это ни звучало, кри-

тические ежегодные обзоры английской литературы 1Й. Эта

манера господствует и здесь, и с полным правом, ибо нет

ничего более ненсторичиого. чем скрупулезное погружение

в детали (Mikrologie) без значительных связей и результа-

тов. Однако никогда не позволяет он себе таких вольностей,

какие допускали старые и новые философы, в том числе от-

нюдь не самые недостойные из них, в разъяснении священ-

ных поэтов и древних откровений. Это не было случай-

ностью. Он хорошо понимал ту "мягкость, с какой он поль-

зовался здесь критическим скипетром" ]1'. Достаточно толь-

ко сравнить некоторые из его собственно рецензий с нес-

равненно более мягкими оценками в этих общих обзорах;

Многие из них представляют собой скорее извещение, чем

критический разбор; некоторые из них свидетельствуют,

что он мог судить и строго и что в этих ежегодниках он су-

дит так мягко из принципа, а не просто и силу своего ха-

рактера. С этой точки зрения следует рассматривать и не-

которые его высказывания о различных предметах немец-

кой литературы, слабые стороны которой он ведь очень

хорошо знал,
Такие критические ежегодные обзоры большого стиля и
243
ФРИДРИХ ШЛГГГЛЬ
с высокой точки прения - одна из самых настоятельных

потребностей немецкой литературы, однако ее с трудом

можно было бы удовлетворить. Немцы - это рецензирую-

щий народ, н в собрании сочинений немецкого ученого DLI с

такой же несомненностью найдете собрание рецензий, как

в сочинениях француза - подборку острот, однако нам

знакома почти только скрупулезная детальная критика,

не сочетающаяся с историческим взглядом. Слишком боль-

шая близость к частному пред-мету, на котором как на своей

цели сосредоточивается душа отдельного человека, скры-

вает от нее связь и облик целого. Может быть, оба вида кри-

тики равно необходимы; конечно, субъективно и объективно

они совершенно различны и потому навсегда должны были

бы остаться разделенными. Не очень приятно, когда вместо

ожидаемого обстоятельного детального анализа мы сталки-

ваемся с баловнем судьбы, который широковещательными

фразами разделывается с историей.
Так же нелепо, когда без предварительного знакомства

с отдельными сочинениями автора обрушиваются на него

с рецензией, тогда как именно потому, что у него есть ха-

рактер, подлинную точку зрения, с которой его нужно

оценивать н в которой и заключается все дело, можно найти

лишь в процессе многократного изучения всех его произве-

дений, созданных и задуманных в одном духе. И даже без

пристрастия и дурной воли суждение окажется тогда прев-

ратным. Только пошлое редко не воспринимается но досто-

инству. Настало, наконец, время прямо посмотреть в лицо

предмету, на который критики долго лишь косились издали.
Всеобщий и неизбежный удел записанных разговоров

состоит в том, что цеховые ученые играют с ними дурную

шутку. Как далеко они заходили, например, в своем дав-

нем и топорном извращении сократовской иронии, к которой

можно было бы отнести слова Платона, сказанные им о поэте:
это существо легкое, крылатое и священное 1а. Форстеру

также знакома тончайшая ирония, и грубыми руками не

уловить летучего духа его записанных разговоров. Ибо та-

ковы почти вес его сочинения без исключения, хотя выра-

жение далеко не столь отрывочно, мимолетно и дерзко, как

в сходных духовных созданиях более живых французов,

но более периодично, как это подобает немцу.
Стоит потрудиться, чтобы оценить по достоинству сочи-

нения Форстера- Немногие немецкие сочинения пользуют-

ся столь всеобщей любовью, и не многие заслуживают боль-
244
ГРОРГ ФОРСТПР
шей. Полностью проанализировать их означало бы развить

понятие общественного писателя, превосходного в своем

роде. И с космополитической точки зрения эти сочинения,

призванные пробуждать, формировать и воссоединять все

существенные задатки человека, стоят на нервом месте*

Это безусловно необходимое как для всего рода, так и для

индивида воссоединение всех основных сил человека, еди-

ных и неделимых в истоках, конечной пели и существе, но

предстающих различными и вынужденных воздействовать

и развиваться раздельно,- это воссоединение не может быть

отложено до того, пока не будет вполне закончено совер-

шенствование отдельных способностей, то есть навсегда.

Оно должно культивироваться наравне с ним и почитаться

столь же священным и важным, хотя и разными священно-

служителями. Космополитические сочинения,сочинения для

общества представляют собой, следовательно, столь же не-

отъемлемое средство и условие прогрессирующей культуры,

как и собственно научные и художественные. Это подлин-

ные прозаики, если под прозой мы понимаем столбовую до-

рогу развитого языка, необходимыми ответвлениями кото-

рой являются своеобразные диалекты поэта и мысли-

теля.
Всеобщее предпочтение, оказываемое сочинениям Фор-

стера,- важный момент будущего оправдания публики

вопреки частым заявлениям авторов, будто публика их

недостойна, Каждый, от самого великого до самого незна-

чительного, считает необходимым безжалостно и немило-

сердно обрушиться на это беззащитное существо. Многие

даже. шептали ему на ухо то же, что сказал вольтеровский

безбожник высшему существу: "Верю, что ты не сущест-

вуешь". Между тем не только отдельные читатели уже теперь

стоят на такой высоте, где им не так-то просто повстречать

писателей- Даже широкая, всеми презираемая публика не-

редко, как и в данном случае, судила практически вернее,

нежели те, кто выставляет напоказ свои критические по-

делки. Правда, многие листают книги, только чтобы убить

время или чтобы но примеру других тоже послушать и по-

говорить. Напротив, более основательные часто читают

слишком по-купечески. Они недовольны сочинением, если в

конце его не могут сказать: полностью получил осе наличны-

ми. Едва ли авторы, считающие, что их не вполне оценили,

встречаются реже, нежели читатели, восхищающиеся ак-

тивно и готовые простить превосходному в своем роде те

обойтись доброе и прекрасное.

ченнее. Требуйте от сочинений Форстера любой характер-

ной добродетели, но только присущей жанру, а не добро-

детелей всех прочих жанров. В самой благородной из них

ни один из немецких прозаиков даже не приближается к

нему - в космополитизме, общительности. Ни один из

них не исполняет в такой мере законы образованного об-

щества и не удовлетворяет его требованиям и выборе пред-

метов, расположении целого, в переходах и оборотах, в

разработке и колорите, как он. Ни один не является столь

всецело общественным писателем, как он. Даже Лессинг,

Прометей немецкой прозы, часто расточал свою гениаль-

ную трактовку на столь недостойный предмет, что могло

бы показаться, будто он выбрал его просто по прихоти вир-

туоза.
Подобно тому как в строго научном и собственно худо-

жественном произведении должно быть много такого, что

безразлично или претит образованному обществу, так и

произведение писателя для общества, согласно упомяну-

тому критерию, может оставлять желать многого в том, что

касается содержания и выражения, и все же быть при этом

классическим, правильным и даже гениальным в своем роде.
Большинство не может представить себе классического

без грандиозного объема, громадного веса и вечной длитель-

ности. Добродетели, свойгтвеипой его излюбленному жан-

ру, оно требует и ото всех остальных. Не могут понять, что

садовый домик должен строиться иначе, чем храм. Храм

строят на каменистой почве из мрамора, из лучшего, самого

благородного материала; прочная структура простого и

великого целого в пропорциях, которые и через тысячу

лет будут столь же верны и прекрасны, как и сейчас. Та-

ковы же и обширные произведения исторического искусства,

представляющиеся некоторым высочайшим, что только спо-

собен создать человеческий дух. В подобном произведении

свойственная сочинениям Форстера свободная связь осо-

бенного и всеобщего в их неизменном сплетении показалась

бы дряблой и недостойной, кое-что из того, что здесь пред-

стает лучшим в своем роде, каковы, например, введения к

"Куку, первооткрывателю" 19, к "Ботани-бей" 2" и к статье

о Северной Америке 21, там было бы непозволительной рос-

кошью и излишеством.
246
ГЕОРГ ФОРСТЕР
Подобный превратный взгляд, скорее, терпим еще там,

где он проистекает из односторонней склонности к какому-

либо особому жанру. Часто же это те самые люди, которые

отодвигают от себя Форстера как слишком легкого для

них, а шедеврами Винкельмана и ЛАюллера2i пренебре-

гают из-за их трудности. Они хотят срывать розы с дуба и

жалуются, что из стеблей роз нельзя построить боевых ко-

раблей:
...не зная, что может

Происходить, что не может, какая конечная сила

Каждой вещи .дана и какой ей предел установлен "•а.

ные произведения для общества, непринужденность кото-

рых нередко является плодом величайшего искусства и

напряжения, не могут существовать длительное время,

этому предрассудку противоречит особенно история тех

древних сочинений, которые все еще новы. Например, тон-

кие создания сократовской музы, о которых мы имеем право

вспомнить при характеристике форстеровских сочинений,

жили и оказывали воздействие в течение многих столетий и

вновь пробудились к юности после долгой зимней спячки,

тогда как иной увесистый труд канул в потоке времени.
Но я хотел бы совсем устранить из нашего понятия клас-

сического сомнительный и злополучный признак бессмер-

тия. Пусть сочинения Форстера вскоре будут столь прев-

зойдены, что станут излишними и недостаточно хорошими

для нас, так что мы с полным правом могли бы объявить его

устаревшим}

венных качествах классического прозаика, в иных же ка-

чествах его можно сравнить с лучшими писателями. Эти

качества тем более достойны подражания, что они вернее

всего производят всеобщее воздействие и реже и труднее

всего могут быть достигнуты в немце. Форстер и здесь до-

казал свою универсальную восприимчивость и культуру

тем, что соединил французскую элегантность и доступность

изложения с английской полезностью и немецкой глубиной

чувства и духа. Он действительно полностью усвоил эти

иностранные добродетели. Все в его сочинениях вылито из

одного куска и имеет немецкую окраску. Ибо он оставался

немцем, и даже в Париже он очень определенно ощущал

свое немецкое существо.

то всем рожденным женщиной необходимо свойственна не-

правильность:
Так есть, так было, так всегда и будет.
Если же правильно всякое произведение, вновь воссоз-

давшее в ответном воздействии ту же силу, что его породи-

ла, с тем. чтобы внутреннее и внешнее соответствовали друг

другу, то в сочинениях Форстера можно искать лишь ту

светскую правильность, которая составляет блестящую сто-

рону французской литературы и свойственна именно ей.

Ее не упустишь и в сочинениях Форстера, он изучил ее в

ее истоках. Именно она, как это подтверждается и некото-

рыми французскими созданиями, часто довершает все луч-

шее, что есть в подлинно художественных или научных

произведениях. Поэтому некоторым немецким авторам не

следовало бы предпринимать тщетных попыток добиться

ее там, где ее не может быть, ибо нельзя ни расчислить гра-

цию, ни преобразить насилием необщительную природу.

изощренности. Как мне представляется, это не аффектация,

но проистекает лишь из искреннего и простодушного стрем-

ления выразить себя полностью н открыто и высказать также

и невыразимое. Если иногда он более громогласно, чем это

принято, выражает свое благоговение, это может вызвать

у пас только улыбку. Я обвиняю только того, кто не может

отличить эту прелестную небольшую слабость от тех настоя-

щих прикрас, с какими является перед самой собой в зеркале

своего внутреннего мира глубоко испорченная душа! По-

добные натяжки, в которые обычно впадают в начале раз-

говора из обоснованного страха перед банальностью люди

в остальном естественные и вполне обходительные,- подоб-

ные натяжки встречаются главным образом во вступлениях

и введениях или там, где он не вполне еще овладел прису-

щим ему тоном. Так, в статье "О лакомствах" '" видно го-

раздо больше кокетства, чем в "Воспоминаниях" й", отли-

чающихся сходной манерой и колоритом письма, по не-

сравненно большей завершенностью. Это л рои введение,

единственное в своем роде во всей немецкой литературе,

превосходит все остальные блеском выражения, тонкой

иронией и щедрым богатством поразительно удачных обо-

ротов. А ведь это была нелегкая задача - проскочить

здесь между Сциллой и Харибдой, не теряя искренности

Форстера очень мало такого, чего нельзя было бы выска-

зать в самом лучшем обществе. Выражение благородно,

тонко, изысканно и учтиво. Как сквозь прозрачный крис-

талл, оно позволяет нам заглянуть в чистые глубины его

души.
Как выражение, так и содержание общественного писа-

теля нельзя оценивать по строго научным и художествен-

ным критериям. Общественный писатель уже по своему

положению обязан вести речь обо всех вещах и еще о некото-

рых иных, как, пе помню, какой магистр назвал свою дис-

сертацию. Он не может не быть полигистором. Тот,

кто не чужой нигде, нигде не может быть и вполне своим;

поле. Да и свободный гражданин мира вряд ли позволит

зачислить себя в какой-либо узкий цех.
Знатоки и несведущие люди многократно и сурово пори-

цали отдельные суждения Форстера об искусстве. Было бы

лучше и проще прямо признать, что у него начисто отсутст-

вует способность художественного восприятия изображе-

ний прекрасного, требующая обособленного культивирова-

ния, в том числе и в поэзии. Никакое совершенство изоб-

ражения не смогло бы примирить его с материалом, ущем-

ляющим его чувства, оскорбляющим его нравственность

или оставляющим неудовлетворенным его дух. В произве-

дении искусства он всегда любил и восхищался величием

и благородством человека, возвышенной или пленительной

природой. О глубине и жизненности присущего ему чувства

природы, существенно отличного от упомянутого художест-

венного чувства, свидетельствуют многочисленные излия-

ния в его сочинениях, отмеченные неподдельной истин-

ностью. Он обладал чутьем и к прекрасным естественным

поэтическим созданиям. Это видно уже из того, как он пере-

нес на отечественную почву одно из чудеснейших созданий

этого рода - "Шакунталу" w.
В качестве самобытного взгляда учение Форстера об

искусстве очень интересно уже потому, что оно столь свое-

образно и прочувствовано им самим, преимущественно же

потому, что оно рассматривает свой предмет с необходимой

точки зрения образованного общества, которое никогда не

пойдет так далеко в знаточестве, чтобы за художественной

ценностью забыть о справедливости и требованиях нравст-

венности и рассудка. Так в основе своей всегда будет думать

са столь самобытной и вечной свободной натуры художест-

венные воззрения Форстера имеют всеобщую непреходя-

щую ценность. Такого признанного всеми замечательного

художественного чутья иной ригорист не нашел бы даже у

многих из тех, кто постоянно пишет стихи, равно как у

многих из тех, кто объясняет сделанное поэтами, когда оно

уже напечатано,

рых художник неминуемо деградирует и в искусстве, утра-

чивая свое достоинство и свою самостоятельность худож-

ника,- эти законы Форстер не только изложил с тепло-

той личного переживания, но и верно следовал им сам в

качестве художника. Он имел право сказать: "Художник,

работающий только для того, чтобы вызывать восхищение,

едва ли достоин восхищения" 2;- "Его, по примеру божества,

должно ободрять и удовлетворять то наслаждение, какое

он получает от собственных произведений. Он должен до-

вольствоваться тем, что в бронзе, в мраморе, на полотне

или в книге выставлена напоказ его великая душа. Пусть

постигает се каждый, кто может постичь ее!" 2S
И о самом искусстве у него были высокие, достойные по-

нятия, неизменно согласующиеся с упомянутой общитель-

ной многосторонностью. Эти понятия господствуют и в его

статье "Искусство и эпоха" 29. Представленный здесь взгляд

на греков, воспринимавшихся Форстером главным образом

со стороны образцовой и недосягаемой исключительности

их искусства, в ряду других поверхностных взглядов будет,

вероятно, наиболее верным. При его исконной естествен-

нонаучной и общественной культуре, при доминирующей

его мысли"о прогрессе и совершенствовании великолепным

подтверждением его невероятной многосторонности остает-

ся то, что он мог столь живо воспринять и как бы полностью

усвоить всем своим существом понятия образцовой красоты

и исключительного недосягаемого совершенства. Несмотря

на это, он с полным правом презирал парализующую идею

невозможности улучшений и утверждал, что "если бы была

возможна такая несуразица, как совершенная система,

применение ее имело бы гораздо более опасные последствия

для разума, чем что-либо иное" 30. Не следует строго судить

детали его воззрений на греков, ведь у немецких авторов

вообще есть склонность изобретать историю древности, в

том числе и у таких, которые не смогут оправдать свои со-

чему требуют всего от каждого! Если филология должна

то она требует совершенно особой организации духа не в

меньшей мере, чем подлинная философия, относительно

которой начинают понимать наконец, что она предназна-

чена не для всякого.
Несомненно, Форстер был художником в полном смысле

этого слова, если только вообще можно быть им в его жанре.

Даже реальный разговор может быть произведением искус-

ства, если он благодаря приобретенному умению доводит-

ся до высшего совершенства в своем роде и по форме и ма-

териалу содержит изначальное чутье к общению и вдохно-

вение высшим сообщением,- произведением искусства так

же, как и мимолетное представление, пение, которое, от-

звучав, остается только в душе, и как еще более мимолет-

ный танец. К подобному разговору можно отнести то, что

Форстер так прекрасно сказал о бренности, "общей у ис-

кусства актера с теми роскошными цветами, богатство и

нежность которых превосходят всякое воображение, кото-

рые распускаются ночью на одни час на стеблях кактусов и

увядают до солнечного восхода"^'. Тот, кто пытается пись-

менно запечатлеть прекрасный разговор, самое мимолет-

ное из всех творений гения, при том, что он уже не может

воспользоваться жестом, голосом, выражением глаз, тот

должен в несравненно большей мере владеть языком, этим

самым своенравным из всех орудий, которому нельзя на-

учиться. И чтобы дополнить и упорядочить элементы, взя-

тые им из жизни или стихийно возникшие в его драмати-

ческой фантазии, ему придется в большей или меньшей мере

преднамеренно сочинять, изобретать, изображать.