В двух томах

и притом много и многое, но как и что? Многие ли могут воз-

вращаться к сочинению, которое этого заслуживает, после

того как исчезла прелесть новизны,- не для того, чтобы

убить время или почерпнуть сведения о той или иной вещи,

но чтобы через повторение уточнить впечатление"и вполне

усвоить себе лучшее? Пока этого нет, зрелое суждение о на-

писанных произведениях искусства будет необычайно ред-

ким. Несравненно чаще встречаются проницательные за-

мечания об образах, картинах и музыкальных произведе-

ниях, что проистекает большей частью оттого, что здесь

длительность материала и более живое сто воздействие уже

сами собой побуждают к более частому его воспроизведению.

знаем, что такое собственно поэзия. Но тогда мы совершен-

но не можем знать и того, что такое проза, ибо проза и по-

эзия - такие же нераздельные противоположности, как

тело и душа. Не можем, вероятно, знать и того, что явля-

ется классическим. И упомянутый смертный приговор гепшо

немецкой прозы оказался бы во многих отношениях прежде-

временным.

том - всем европейцам можно не опасаться классических

писателей. Я говорю "опасаться", ибо безусловно недосягае-

мые образцы свидетельствуют о непреодолимых границах

совершенствования. В этом отношении можно было бы

сказать: избави нас Бог от вечных произведений. Но че-

ловечество простирается далее гения. Европейцы достигли

этих высот. Ни один художник слова не может стать столь

достойным подражания, чтобы не устареть и не быть пре-

взойденным в свое время. Чистая ценность каждого индиви-

да будет вечно оказывать воздействие, но своеобразие даже

величайшего теряется в потоке целого. Если же под клас-

то есть продолжающие оставаться образцами, то у немцев ^

найдется их столько же, сколько и у остальных культур-

ных народов Европы- В том числе и таких, которые, соб-

ственно, принадлежат нации и в силу своей всеобщности

составляют по содержанию и духу самобытное, устойчивое

достояние всех говорящих на данном языке и способных

к развитию; правда, их меньше, чем у других наций. И если

классические сочинения должны быть всеобщими образца-

ми, предназначенными не только для какого-нибудь од-

ного цеха, то сообщаемая ими культура не может быть просто

подлинной, но односторонней, в известных границах все-

цело остановившейся или даже обращенной вспять, но дол-

жна быть совершенно всеобщей и движущейся вперед; ее

направление и настроенность должны соответствовать за-

конам и требованиям человечества.

дожественного слова в нашем столетии, вероятно, гораздо

менее способны стать общим достоянием всех развитых и

способных к развитию людей. Правда, очаровательная ес-

тественная поэзия, являющаяся скорее свободным произра-

станием, нежели намеренным произведением искусства, ока-

зывает воздействие на всех, обладающих хотя бы общим

чутьем даже без особо развитого понимания искусства, и ро-

ман также стремится к тому, чтобы воссоединить духовную/"

нравственную и общественную культуру с художественной.

Но упомянутые нежные растения произрастают не на вся-

кой почве, не выносят пересадки и не расцветают в тепли-

цах. Вежливое словоупотребление называет поэзией многое

из того, что не является ни прекрасным естественным по-

рождением, ни прекрасным произведением искусства, а пред-

ставляет собой лишь проявление и удовлетворение грубой

потребности. Она всеобща, но не в хорошем смысле этого

слова-она работает на великое множество людей бескуль-

турпых. И роман, как правило, подобен беспутному малому,

который с невероятной быстротой живет, стареет и умира-

ет. Вообще всякая человеческая способность может расцве-

сти и достигнуть подлинной культуры лишь через решитель-

ное, обособление от всех остальных: каждое такое разделение

целостного человека подходит, однако, не для всех; оно тре-

бует больше и дает меньше, чем это необходимо для всеобщей
культуры.
234
ГЕОРГ ФОРСТЕР

Среди прозаиков в собственном смысле слова, притязаю-

щих на место в перечне ие-мецких классиков, никто не полон

в такой мере духом свободного поступательного движения,

кок Георг Форстер. Почти любое его сочинение не просто

побуждает к самостоятельному мышлению и обогащает его,

но и расширяет его горизонты- В других, даже ЛУЧШИХ не-

мецких сочинениях чувствуется комнатная атмосфера. Здесь

же мы па свежем воздухе, под ясным небом, со здравым че-

ловеком то весело бродим в прелестной долине, то осма-

триваем все вокруг с открытой вершины. Каждый удар

пульса его деятельного существа устремлен вперед. Среди

различных воззрений его богатого и многостороннего ума

совершенствование остается главной мыслью, прочно гос-

подствующей во всей его писательской деятельности; не-

смотря на это, он не считал тотчас же осуществимым всякое

желание человечества.
Оковы, стены и запруды существовали не для этого сво-

бодного ума. Но он был привержен не к словам "просвещение"

и "свобода", не к той или иной форме. Он признает и чтит

в своих сочинениях каждую искру подлинного духа закон-

ной свободы, где бы он ее ни находил: в неограниченных мо-

нархиях, равно как в умеренных конституциях и республи-

ках; в науках и произведениях, равно как в нравственных

поступках; в гражданском мире, равно как в воспитании

и его учреждениях. Он высказывается за публичность граж-

данского права с такой же энергией, как и против цеховой

атмосферы в ученом мире и ссылок на авторитет. Даже с

предрассудками не следует бороться насилием. С благород-

ным и мужественным пылом воспротивился он в замеча-

тельном сочинении "О прозелитизме" просветителям огра-

ниченным, обуреваемым жаждой преследования и притом

блуждающим в.о мраке. Ему подобало сказать: "Быть сво-

бодным - значит быть человеком" 4.
В трогательном описании в "Картинах Нижнего Рей-

на..." 5, когда он после двеиадцатилетпей разлуки снова при-

ветствует море, как старого друга, он произносит замечатель-

ные слова: "Я как бы невольно погрузился в воспоминания,

и в душе моей возникли картины трех лет, проведенных мной

на океане и определивших всю мою судьбу". Для его духа кру-

госветное плавание явилось, вероятно, важнейшим событием

его жизни; напротив, разделение Германии не оказало зна-

чительного влияния на его последние сочинения, но повлия-

ло, вероятно, на несправедливую оценку его прежних сочи-

ствительно тем первоначальным зародышем, из которого

лигпь позднее вполне развилось упомянутое свободное стре-

мление и широкий кругозор, то следовало бы пожелать,

чтобы молодые любители истины почаще могли бы выбирать

кругосветное путешествие вместо школы,- не только чтобы

обогатить свой гербарий, но чтобы воспитать и себе под-

линную мудрость жизни.

чивости, незаурядном аналитическом уме и постоянном

стремлении к бесконечному должен был заложить в душе

юноши основу того смешения и переплетения созерцаний,

понятий и идей, которое отличает духовные создания этого

человека. Универсальная восприимчивость и живые впе-

чатления, почерпнутые из созерцания предмета, оценивались

им так высоко, как они заслуживают этого. Для его духа

внешнее восприятие всегда было первым, как бы эластичной

точкой, хотя в его изложении порядок часто обратный. Он

исходит из единичного, но умеет быстро перевести его во

всеобщее и повсюду соотносит его с бесконечным. Никогда

не занимает он только воображение, чувство или разум -

его интересует весь человек. Развить в равной мере и в их

единстве все душевные силы в себе и в других - такова

основа подлинной популярности, отнюдь не сводящейся

к законченной посредственности.
Эта всеобъемлемость его духа, это рассмотрение всех

предметов в их целостности и общем виде сообщают его со-

чинениям нечто подлинно величественное и почти возвышен-

ное. Правда, не для тех, кто привык видеть возвышенное

только в героических фразах. Форстер не любил ходулей

и не нуждался в них. Он пишет так, как говорят в самом

благородном, остроумном и изысканном обществе-
Его произведения заслуживают своей популярности бла-

годаря той подлинной нравственности, которой они дышат.

Многие немецкие сочинения говорят о нравственности" но

лишь немногие из них нравственны. Не многие, вероятно,

превосходят в этом Форстера, ни одно, во всяком случае,

в том же жанре. Нетрудно иметь более строгие понятия,

если это всего лишь понятия. То, что он знал, думал и во

что верил, вошло у него в плоть и кровь. Как во всем осталь-

ном, так и в этом бесполезно искать в сочинениях Форстера

слово и букву, лишенные духа. Повсюду в них проявляют-

ся нежная и благородная натура, живое сочувствие, доб-
236
ГГОРГ ФОРСТЕР
родушная снисходительность, горячее воодушевление бла-

гом человечества, чистое умонастроение, отвращение ко

всякой несправедливости. И если его негодование иногда

с чрезмерной живостью выражается по незначительному

поводу, то столь редкий избыток нравственной восприимчи-

вости может считаться прекрасным изъяном земного челове-

ка. При этом образ его мыслей оказывается тверже, строже

и мужественнее, нежели бросающаяся в глаза почти женст-

венная мягкость всего его существа. В его сочинениях как бы

повсюду присутствует живое понятие о достоинстве человека.

Это понятие, а не тот лживый образ счастья 7, который столь

долго стоял у цели человеческих устремлений, и являетсядля

него высшим критерием всех нравственных суждений и под-

линным путеводителем жизни, как это можно было ожидать

от духа эпохи и зарубежной философии, благодаря которой

он получил свое первоначальное научное образование. Со-

гласно этому подлинно нравственному понятию он рассмат-

ривал и предметы гражданского мира. Правда, на основании

отдельных мест, взятых особенно из ранних его сочинений,

могло бы показаться, что он считает всеобщее счастье целью

государства. Если же рассматривать его мысли в их

общей и целостной связи, как это надо делать у него повсюду,

то окажется, что нет ничего более чуждого его уму и сердцу,

чем учение, согласно которому разумный властитель может

Еюнуждать своих подданных становиться счастливыми по

его произволу. Это особенно видно из его сочинения "Об

отношении искусства управления государством к счастью

человечества". Он твердо убежден, что даже самые благо-

родные намерения не могут оправдать неправомерного на-

силия. Самым святым он считает свободную волю отдельных

граждан как необходимое условие их нравственного со-

вершенствования.

фессионально, как некоторые воспитатели и мастера чи-

стого разума, навалившиеся на нес всей тяжестью своего

существа. Общественный писатель, который должен охва-

тить все человечество, не должен односторонне развивать

одну заложенную в последнем существенную способность

за счет остальных, на что имеют право собственно моралист

и воспитатель. Форстер умеет увидеть ценность и за преде-

лами норм катехизиса и считает подлинно великое великим,

несмотря на все эксцессы- Первоначальный зародыш этого

естественного, по редкого взгляда заключался уже в его
237
ФРПДРИХ ШЛЕГСЛЬ
I
всеобщей многосторонности, но вполне развился он лишь
гораздо позднее.
Его почитание недостижимого и в своем роде единствен-

ного совершенства может показаться мечтательностью. Мож-

но было бы предъявить ему действительные принципы ду-

ховного беззакония, если бы каждое сомнение, каждая фан-

тазия, каждый новый поворот становились принципом. Од-

нако не следует всякое преувеличенное выражение сразу

же объявлять признаком пассивной размягченности, хотя

он страстно отдавался наслаждению прекрасной природой,

считая здесь анализ впечатления границей наслаждения. Не

без основания, вероятно. Его определенная и обусловленная

оценка людей и произведений, которыми не следует наслаж-

даться, как природой,-это доказательство спонтанной реак-

ции. Не следует считать'мсчтательностью приписывание бе-

зусловной ценности тому, что может иметь только такую

ценность или вообще не иметь никакой; или размышление

о человеческом величии вообще и, например, признание нрав-

ственности поступков Брута и Тимолсона а - поступков,

стоящих над законом.

Если читатель время от времени не чувствует себя оскорблен-

ным каким-либо оборотом и неспособен отвергнуть то или

иное слово, то он останется, разумеется, глух и к красотам

более тонкого свойства. Не нужно только рассматривать

все предметы в микроскоп. Следовало бы основательно по-

учиться читать в равной мере предельно медленно, постоян-

но вычленяя детали, и очень быстро, единым взглядом обо-

зревая целое. Кто не владеет обоими способами, применяя

каждый из них на своем месте, тот, собственно, еще не умеет

читать. С полным основанием можно предположить, что

Форстер часто с полемической целью задавал тон борьбе

против господствующей микрологии и нечувствительности

к величию гения. Ибо при его многосторонности от него

редко могла вполне ускользнуть "оборотная сторона пре-

красной медали" у. Он хорошо мог оцепить, например, меру

достоинства Гиббона, несмотря на то, что сурово отчитал

его критиков. Ибо ничто не могло привести его в большее

негодование, нежели такое умаление подлинных .заслуг,

которое наряду с ограниченностью и извращенностью вы-

дает еще и недобрую волю. Когда он касается этой струны,

то его с остальном столь мягкий и миролюбивый образ мы-

слей и стиль обретают поистине язвительную колкость и
238
ГГОРГ ФОРСТЕР
полемический нерв. Славная, благородная ревность ко все-

му великому, доброму и прекрасному! И без всякой одно-

сторонней приверженности к излюбленному жанру. Он го-

тов был воздать должное подлинному гению всякого рода.

Франклин и Мирабо, актер Ифланд и сократический Гемстер-

гсйс, Рафаэль, Кук и Фридрих Великий нашли в одном и

том же человеке отнюдь не поверхностного почита-

теля.
Если нравственная культура охватывает все устремле-

ния, желания и поступки, источник и цель которых со-

ставляет требование определить и уподобить все случайное

в нас и вне пас вечной части нашего существа, то сюда от-

носится и то свободное действие, в силу которого человек

сообщает миру божественное достоинство. И у Форстера"

данная ему вера лишь позднее была облагорожена и стала

свободной верой, которой он никогда не изменил. Он и здесь

питал отвращение к духовному рабству и ненавидел религи-

озные гонения с их сеющими ненависть различиями ор-

тодоксии и инакомыслия. Полное отсутствие чувства кра-

соты и бесхребетность характера, проявляющиеся в бла-

гочестии очень многих верующих, не могли внушать ему

уважения. Упоение небесными чувствами он совершенно

правильно считал размагничивающей душевной распущен-

ностью, но он стойко верил в провидение- Это не просто

бесконечная жизненная сила всепорождающей и всенасыща-

ющей природы, которой он часто восхищается с восторгом

посвященных ей жрецов вроде Лукреция или Бюффона.

Следы конечной цели, заложенной всеблагой мудростью,

он отыскивает в окружающем мире и в истории человечества

с истинной любовью и с тем не просто высказываемым, но

глубоко переживаемым благоговением, которое делает

столь привлекательными некоторые сочинения Канта и

Лихтенберга.

щее настроение всех его произведений является подлинно

нравственным. Оно простирается от девственной робости

перед первой ошибкой и назидательного нравоучения в

"Жизни Додда" ]", которую нельзя читать, не улыбаясь бла-

госклонно его юношескому простодушию, вплоть до его

замечательных чувств и мыслей по поводу ужаснейшего из

всех естественных явлений нравственного мира, каковое

помимо своей величайшей всемирной важности уже своей

исключительностью и обилием эксцессов всякого рода долж-

"Парижских очерках" п и в последних письмах 1а.

умием? Величием взгляда? Трогательной сердечностью выра-

жения? Непоколебимой честностью и прямотой образа мыс-

лей? Или тихим и мягким выражением глубочайшего него-

дования, часто кажущегося отчаянием? Более всего достой-

но уважения, что там, где умники-пустозвоны обычно лишь

декламируют о несчастье, подобно черни, когда дело не

затрагивает ее собственного благоразумия и не представля-

ет опасности для нее самой,- где люди добрые, но не нрав-

ственные поднимаются в лучшем случае до сочувствия стра-

дающей животности, там он скорбит только о человечности

и негодует только но поводу нравственных мерзостей, зре-

лище которых разрывает его душу. Это подлинная мужест-

венность.

то полное собрание писем Форстера, на которое подала на-

дежду эта последняя их публикация, обогатит немецкую

литературу произведением в любом отношении поучитель-

ным, драгоценным и единственным в своем роде.
Находили непостижимым, что "Парижские очерки" -

парижские по духу, что они выдают колорит места и вре-

мени; и непростительным, что мыслящий наблюдатель на-

ходил неизбежное необходимым. Речь идет не просто о бед-

ных грешниках, судивших о сочинениях Форстера в соот-

ветствии с обстоятельствами его гражданского положения.

Люди, божество которых, первый и последний принцип

всех их мнений и поступков,- это флюгер, едва ли заслу-

живают упоминания, не говоря уж о критическом анали-

зе. Часто даже от образованных, мыслящих людей не мо-

жешь дождаться понимания бесконечного различия между

нравственностью человека п закономерностью его поступ-

ков. Один как будто бы искренний, хотя и поверхностный

критик назвал "Очерки" безнравственными, последние же

письма легкомысленными. И достаточно бросить ойин-един-

ственный взгляд на всю писательскую деятельность Фор-

стера, чтобы понять, что здесь ни одного слова нельзя

судить с большей строгостью, чем мы обычно делаем это

в сутолоке жизни и в живом разговоре. "Разве не глупо,-

говорит он в "Картинах Нижнего Рейна...",-судить о

писателях по отдельным впечатлениям момента, тогда как

следовало бы восхищаться той искренностью, с какой они

прасным трудом стремиться уловить те бесчисленные мимо-

летные состояния восприимчивой души, которые непрерыв-

но проносятся в ней при воздействии предметов внешнего

мира или созданий се живой фантазии" 1У.
Пусть полное отсутствие даже малейших противоречий

составляет кардинальную добродетель ученой системы.

Однако у конкретного человека в практической и общест-

венной жизни такое однообразие и такая неизменность воз-

зрений проистекают в большинстве случаев лишь из сле-

пой односторонности и упрямства либо из полного отсутст-

вия собственного свободного мнения и взгляда. Одно про-

тиворечие уничтожает систему: бесчисленные противоречия

не делают философа недостойным этого возвышенного име-

ни, если только он вообще имеет на это право- Противоре-

чия даже могут быть признаком искренней любви к истине,

свидетельствуя о той многосторонности, без которой сочи-

нения Форстера не могли бы быть тем, чем они должны быть

в своем роде.

наблюдателям многообразие воззрений обычно представля-

ется полным отсутствием твердых понятий. Здесь, однако,

можно было действительно легко усмотреть такие понятия,

остающиеся неизменными при смене самых различных на-

строений и даже противоположных точек зрения, как в

"Очерках", так и в письмах. И что это за основные понятия,

которых так стойко держался Форстер? Непоколебимая

необходимость законов природы и неистребимая способ-

ность человека к совершенствованию: оба полюса высшей

политической критики! Они вообще господствуют во всех

его политических сочинениях, которые должны иметь для

нас тем большую ценность, что многие из наших лучших

художников истории, подобно государственным деятелям,

ценят лишь мудрость отдельных проектов и действий и

слишком в малой степени являются естествоиспытателями.

Самые же глубокие учителя естественного права часто более

всего далеки от сферы опыта, из лабиринта которого может

вывести только нить упомянутых понятий.
В самом существенном, во взгляде на вещи эти беглые

"Очерки" несравненно более историчны, чем иные знамени-

тые и многотомные сочинения о французской революции.

Что касается отдельных суждений, то каждый, располагаю-

щий газетами, может теперь, конечно, поучать Форстера.
241
ФРИДРИХ Ш.ПЕГЕЛЬ
Ценность его необычайно метких и тонких наблюдений мо-

жет быть постигнута лишь немногими, ибо предмет их весь-

ма духовен и обширен одновременно. И если даже взгляд

его вполне искажен и неверен, он все же не безнравствен.

Те преступления н ужасы, которые наблюдающий естество-

испытатель справедливо считал лишь явлением природы,

возмущали его нравственное чувство. Нигде не пытался он

затушевать их софистическими рассуждениями и часто за-

являл о них во всеуслышание даже в "Очерках". От него

не могло ускользнуть и то наблюдение, что постоянное зре-

лище проливаемой' человеческой крови делает бесчувствен-

ными и дикими людей смирных, но не нравственных. Од-

нако он не мог не считать признаком ограниченности, когда

многие хотели видеть только это в самом богатом из всех

явлений природы. И разве он был так уж не прав, полагая,

что многое из того, что поспешно вменяется в вину дейст-

вующим людям, проистекает из стечения обстоятельств?

Но он не был из тех, кто поклоняется естественной необхо-