В двух томах

ками об основном тоне и отдельных манерах эпохи, будучи

не в состоянии набросать даже силуэт колосса. Ибо как без

этих предварительных познаний можно было бы опреде-

лить, является ли эпоха действительно индивидом или же

только пересечением коллизии других эпох п где она опре-

деленно начинается и где кончается? Как можно было бы

правильно понять современный период в развитии мира и

расставить в нем знаки, если бы нельзя было предвосхитить

хотя бы общего характера последующего? По аналогии с

высказанной мыслью вслед за химический следовала бы

органическая эпоха, и тогда земные граждане ближайшего

оборота вокруг солнца никак не думали бы о нас столь вы-

соко, как мы сами, и многое из того, что вызывает теперь

изумление, считалось бы лишь полезными юношескими уп-

ражнениями человечества.
[429.1 Подобно тому как новелла в каждой точке своего

бытия и становления должна быть новой и поразительний,

так, вероятно, и поэтическая сказка и особенно романс

должны быть бесконечно причудливыми. Ибо романс стре-

мится не просто заинтересовать фантазию, но и очаровать

дух и пленить душу, а сущность причудливого, кажется,

н состоит именно в известных произвольных и странных

сочетаниях и смешениях мысли, поэтического вымысла

(Dichten) и действия. Существует причудливость вдохнове-

ния, сочетающаяся с высшей культурой и свободой и не

просто усиливающая трагическое, но приукрашивающая

и как бы обожествляющая его, например, в "Коринфской

невесте" Гете, составившей эпоху в истории поэзии. Трога-

тельное в ней раздирает душу и в то же время соблазнитель-

но влечет. Некоторые места можно было бы назвать почти

бурлеском, и именно в них ужасное является с сокрушитель-

ным величием,
[430. j Существуют неизбежные положения и отношения,

с которыми лишь потому можно обращаться свободно, что

их преображают в смелом акте воли (Willkur) и рассматри-
314
ФРАГМЕНТЫ
вагот как поэзию. Следовательно, все образованные люди

в случае необходимости должны уметь быть поэтами, и

из этого точно так же следует, что человек - поэт от при-

роды, что существует естественная поэзия, и наоборот.

изведения, написанные в деталях прекрасно и увлекательно,

оставляют все же в целом ощущение неприятной монотон-

ности. Чтобы избежать этого, колорит, тон и даже стиль

должны были бы меняться и заметно отличаться в различ-

ных частях целого, в силу чего произведение стало бы не

только многообразнее, но и систематичнее. Очевидно, что

такая закономерная перемена не могла бы быть делом слу-

чая, что художник должен знать здесь с полной определен-

ностью, чего он хочет, чтобы быть в состоянии это сделать.

Но очевидно также и то, что рано называть поэзию или

прозу искусством, прежде чем она не научилась полностью

конструировать свои произведения. Не надо опасаться, что

это сделало бы гения излишним, ибо скачок от наглядного

познавания и ясного видения того, что должно быть соз-

дано, к его завершению останется всегда бесконечным.

роятно, в возможности полностью аффи пировать себя из

себя самого, впадать в аффект из ничего и фантазировать

без всякого повода. Нравственная реактивность вполне

уживается с полным отсутствием поэтического чувства.
[434.1 Должна ли поэзия быть всецело разделенной?

Или она должна оставаться единой и неделимой? Или че-

редовать разделение и соединение? Большая часть представ-

лений о системе поэтического мира еще столь же груба и

наивна, как и древние представления об астрономической

системе до Коперника. Обычные деления поэзии - лишь

мертвое ученое изделие, предназначенное для ограничен-

ного кругозора. То, что делается при этом или что считается

признанным.- это земля, покоящаяся в центре. Однако в

универсуме самой поэзии ничто не покоится, все становится,

превращается, гармонически движется; равным образом

и у комет есть непреложные законы движения. Но пока не

вычислен ход этих светил и нельзя определять заранее их

возвращение, подлинная мировая система поэзии еще не

открыта.
315
ФРИДРИХ ШЛЕГЕЛЬ
1444.] Некоторым кажется странным и смешным, когда

музыканты говорят о мыслях в своих композициях; и нередко

при этом обнаруживается, что у них больше мыслей в самой

их музыке, чем относительно нее. Однако тот, у кого есть

чутье к удивительным родственным связям всех искусств

н наук, не будет рассматривать это явление с плоской

точки зрения так называемой естественности, согласно кото-

рой музыка должна быть только языком чувства, и не будет

считать известную тенденцию всякой чистой инструменталь-

ной музыки к философии невозможной саму по себе. Разве

чистая инструментальная музыка не должна сама созда-

вать себе текст? И разве тема не развивается, подтвержда-

ется, варьируется и контрастирует в ней так же, как пред-

мет медитации в сцеплении философских идей?

плохое подражание Платону. Платон'настроен больше про-

тив поэтов, чем против поэзии; он считал философию самым

смелым дифирамбом и прекраснейшей музыкой. Эпикур -

подлинный враг изящного искусства, ибо он хочет искоре-

нить фантазию и обойтись только внешними чувствами.

С иной стороны мог бы показаться врагом поэзии Спиноза,

так как он показывает, насколько далеко можно пойти с фи-

лософией и моралью без поэзии, и так как не в духе его

системы обособлять поэзию.

форм и всех материалов. Гармонии она достигает только

благодаря соединению поэзии и философии - даже самым

универсальным и законченным произведениям только поэ-

зии и только философии, кажется, недостает последнего син-

теза; вплотную подойдя к своей цели - гармонии, они ос-

таются незавершенными. Жизнь универсального духа -

это непрерывная цепь внутренних революций; все индиви-

ды, вечные, изначальные, живут ведь в нем. Он настоящий

политеист и носит в себе целый Олимп.

но, подобно спокойному развитию устремленного духа.

подобно тому как тихо восстает из своих глубин становя-

щийся мир, начинается эта ясная история. В том, что здесь

происходит и что здесь говорится, нет ничего особенного,

н в фигурах, появляющихся вначале, нет ничего значитель-

ного или удивительного: умная старуха, всегда помнящая

о выгоде и не упускающая случая замолвить слово за бога-

того любовника; девушка, выпутывающаяся из сетей опас-

ной наставницы, чтобы пылко отдаться возлюбленному; чис-

тый юноша, посвящающий актрисе прекрасный пламень сво-

ей первой любви. И все это стоит перед нашим взором, ма-

нит н обращается к нам. Общие легкие контуры очерчены

вместе с тем точно, отчетливо и уверенно. Малейшая черта

полна значения, каждый штрих - это ненавязчивый знак,

и все приподнято благодаря ясным и живым контрастам.

Здесь нет ничего, что могло бы пылко воспламенить страсть

или властно увлечь за собой наше участие. Но сменяющие-

ся картины как бы сами собой запечатлеваются п душе, наст-

роенной на спокойное наслаждение. Так, с удивительной яс-

ностью сохраняется в памяти и незабываемый ландшафт,

с его простым и неприметным очарованием; прекрасное

освещение или чудесный настрой наших чувств сообщает

ему мгновенную видимость новизны и исключительности.

Дух, тихо и многообразно побуждаемый ясным повество-

ванием, ощущает повсюду его мягкое прикосновение. Не

зная совсем этих людей, он считает их уже своими знакомы-

ми, прежде чем толком уразумеет или сможет спросить себя,

как он познакомился с ними. С ним происходит то же са-

мое, что и с компанией актеров во время их веселой прогулки

по воде с незнакомцем. Он думает, что уже видел их прежде,

ибо они выглядят как люди, а не как первый встречный.