Статья и примечания В. Хазана Публикуемые ниже письма Андрея Михайловича Соболя
жүктеу/скачать 3.08 Kb. Pdf көрінісі
|
| «…Россия — это мое» Письма Андрея Соболя Владимиру Лидину (1916—1926) Публикация, подготовка текста, вступительная статья и примечания В. Хазана Публикуемые ниже письма Андрея Михайловича Соболя (наст. имя и фам. Израиль Моисеевич Собель 1 ; 1888—1926) к его коллеге по творческому цеху и близкому приятелю Вла димиру Германовичу Лидину (наст. фам. Гомберг 2 ; 1894— 1979), обнимающие десятилетие (с 1916 по 1926 гг.), одно из са мых насыщенных драматическими событиями в истории Рос сии ХХ столетия, представляют любопытный во многих отно шениях документ эпохи (а возможно, и нескольких эпох сра © Публикация, подготовка текста, вступительная статья и примечания В. Хазана. © TSQ 41. Summer 2012 (http://www.utoronto.ca/tsq/) 1 Утверждение, будто бы настоящей фамилией Соболя является Собо лев, относится к числу необъяснимых курьезов, см., например, в аннотиро ванном указателе имен к кн.: А. В. Луначарский. Собрание сочинений в 8-ми томах, т. 2. М.: Художественная литература, 1964, с. 693 или — более све жий пример: в биографической заметке к статье: О. М. Новикова, “Дневни ковые записи (1922—1948)” / Подг. текста и коммент. О. В. Вологиной, И. А. Новиков в кругу писателей-современников. Орел; Мценск, 2003, с. 209. «Пута ние» Андрея Соболя и одного из его ближайший приятелей, литературно го и театрального критика Юрия Васильевича Соболева, началось не сего дня, см. статью Ю. Соболева … Читая… Слушая (Эхо, 1923, № 5, с. 24—26), которая, судя по всему, по вине редакции, подписана Ю. Соболь. Но, по жалуй, наиболее курьезным является перестановка подлинной фамилии писателя (если таковой считать Соболь) и его псевдонима Нежданов в ука зателе имен к книге Русское зарубежье о Сергее Есенине (М.: ТЕРРА—Книж ный клуб, 2007, с. 537; Сост., вступ. ст., коммент., указ. имен Н. Шубнико войГусевой). 2 Не Громберг, см.: Илья Эренбург. Люди, годы, жизнь, кн. 6, 7 / Подг. тек ста, коммент., словарь имен, сост. ил. Б. Я. Фрезинского. М.: Текст, 2005, с. 567. 169 зу, вместившихся в эти временные рамки). Они интересны прежде всего тем, что проливают свет на многие обстоятель ства жизни Соболя (и отчасти его корреспондента) и соответ ственно помогают глубже понять их автора, этого «еврея с русской душой», если известное определение, которым Вс. Иванов в одном из писем М. Горькому попытался охарак теризовать И. Бабеля, переадресовать Соболю. Как это ни па радоксально, биография последнего, не принадлежащего, ко нечно, к наиболее ярким grandes vedetes русской литературы, но всетаки писателя с именем, относится к явлениям мало изученным, и если не считать нескольких попыток написать относительно полный очерк его «трудов и дней» (среди них прежде всего следует упомянуть диссертацию Д. В. Ганцевой «Андрей Соболь: творческая биография», защищенную в 2001 г. в Уральском университете, Екатеринбург), можно бы ло бы признать, что, кроме сведений самого общего порядка, включая клише, кочующие из одной справочной статьи в дру гую, имя Соболя принадлежит числу замолчанных и малоиз вестных даже специалистам, не говоря о широкой читатель ской публике. Лучшим подтверждением этому служит тот поразительный факт, что для него не нашлось места в биогра фическом словаре «Русские писатели. 1800—1917», наиболее авторитетном справочном издании последних десятилетий (равно, кстати сказать, как и для Лидина тоже). Из писателя с широкой популярностью, «автора для многих» в первой по ловине 20х гг. 3 Соболь в наши дни без преувеличения превра тился в писателя почти без читателя. При этом нельзя сказать, что бы его «полуизъятие из литературы» произошло «не санк ционировано», как бы по наитию, без каких бы то ни было по литических усилий со стороны властей предержащих. Исто рик российской цензуры А. Блюм справедливо отмечает, что 3 Как свидетельствовал, отзываясь на смерть писателя Вал. Катаев, по одной из анкет, распространенных среди читателей газетой Гудок в 1925 г., на вопрос о лучшем беллетристе большинство назвали имя Соболя (Гудок, 1926, № 131 (1813), 9 июня). 170 хотя писатель ушел из жизни «добровольно», его произ ведения затем находились многие десятилетия под подозрением и не печатались. Ряд его книг попал в спецхран, будучи включенным в проскрипционные списки Главлита. 4 Судя по «интересу» издателей к этой литературной фигу ре, «запрет» на Соболя едва ли не снят и поныне. И это при том, что он принадлежит к писателям, которые, как кажется, не нуждаются в «спасительной критике» и которые вызывают вовсе не «некрофилический» интерес узкой группки специа листов. Имя Соболя, придавшего себя идеологическому само остракизму, в советские времена лучше было — «по умолча нию» — не тревожить, и Лидин, создавший в поздние 1960е гг. книгу мемуарных портретов и зарисовок многочисленных писателей, с которыми он встречался на своем жизненном пути, так и поступил: о Соболе промолчал. Книга Люди и встречи, как и все вышедшее изпод лидинского пера в совет ские годы, когда, по выражению автора его некролога в па рижской Русской мысли, он благоразумно ушел в «спаситель ную тень» 5 , безусловно, носят пожитейски расчетливый ха рактер. Правда, незадолго до смерти Лидин опубликовал в Новом мире еще одну подборку своих мемуаров, в которой, наконецто, вспомнил о забытом приятеле. В главке Майским утром он так рассказывал об их знакомстве: Майским утром, на рассвете, я возвращался на мо сковском извозчике с молодым человеком, недавно вер нувшимся из политической эмиграции, — Константи ном Михайловичем Черновым. Мы были с ним в гостях у Алексея Ивановича Окулова, тоже недавно вернувше 4 Арлен Блюм. Русские писатели о цензуре и цензорах. От Радищева до на- ших дней: 1790—1990: Опыт комментированной антологии. СПб.: Полиграф, 2011, с. 393. 5 И. Шенфельд, “На смерть Владимира Лидина”, Русская мысль, 1979, № 3285, 6 декабря, с. 13. 171 гося из эмиграции и пробующего силы в литературе. И Чернов, и Окулов прожили несколько лет в Париже, и у обоих за плечами были тюрьмы, а у Чернова еще и зарентуйская Был тот ранний час, когда улицы еще пустынны, ста рая чалая лошадь неспешно отстукивала подковами по булыжнику Бутырской улицы с угрюмым кирпичным монолитом Бутырской тюрьмы. Вечер, проведенный в дружеском кругу, весенний поднимавшийся день, ви димо, расположили Константина Михайловича к откро венности. — Откроюсь пока вам одному: мое настоящее имя Андрей Михайлович Соболь. Но сохраните пока это в тайне. 6 И хотя мемуарист за давностью лет путает времена и пере мещает это знакомство в послефевральскую эпоху, когда «в России действовало Временное правительство» (на самом деле оно состоялось раньше более, чем на год: первое соболев ское письмо датировано 24 февраля 1916 г.), само по себе его свидетельство крайне важно для идентификации ряда собы тий, о которых повествуют публикуемые ниже письма. Значительную лакуну в построении биографии Соболя представляет тот период, когда он, осужденный в 1906 г. за ре волюционную деятельность, приговоренный к каторге и отбы вавший ее в тяжелейших условиях построения «колесухи» (Амурской колесной дороги) и Зерентуя, сбежал в конце 1908 г. с поселения и оказался за границей. Жил в Швейцарии, в Париже, в прибрежном итальянском городке Кави ди Лава нья, который упомянут в письме № 11, см. также прим. 1 к п. № 27. Политэмиграция Соболя (назовем ее так), фактически не описанная, представляет предмет отдельного исследования, в данной же публикации речь идет о периоде, охватывающем его жизнь после нелегального возвращения в Россию до — буквально — конечного часа (последнее из публикуемых пи 6 Вл. Лидин, “Страницы полдня”, Новый мир, 1978, № 5, с. 98. 172 сем написано 6 июня 1926 г., за короткое время до самоубий ства, произошедшего в ночь с 6 на 7 июня). В сохраненных Ли диным письмах Соболя отражены по существу все значитель ные этапы жизни последнего в течение данного десятилетия: литературная деятельность до произошедших в стране рево люционных сдвигов и катаклизмов; отъезд на Кавказский фронт; возвращение в послефевральскую Москву; деятель ность в роли помощника комиссара Временного правитель ства; бегство из большевистской столицы на юг; чекистский за стенок в Одессе; смирение с собственной судьбой и участью и неожиданное, поразившее его друзей, ушедших в эмигра цию, превращение вчерашнего истового оппозиционера большевистского coup d’état в советского «инженера человече ских душ», секретаря Всероссийского писательского союза; не сколько «неудачных» попыток самоубийства и, наконец, «точ ка пули в конце» мятущегося, неуравновешенновзвинченного, обладавшего хрупкой душевной организацией и страдавшего гиперповышенной чувствительностью, но честного, бесстраш ного человека и талантливого писателя. Письма Соболя Лидину представляют собой немалый ин терес не только для реконструкции биографии их автора самой по себе, но и как поучительные фрагменты российской истории вообще. После тайного проникновения в Россию Со боль, с одной стороны, соблюдая все законы конспирации, жил под чужим именем, с другой же, как можно убедиться, читая приводимый ниже эпистолярий, его нелегальность имела достаточно относительные границы и заключала в себе вполне легальное передвижение и участие в литературнооб щественной жизни. Небезынтересна та часть писем Соболя, которая связана с его участием в деятельности Всероссийского земского союза, отправлявшего на фронты Первой мировой войны дружины санитаров для помощи больным и раненым солдатам (организация перевязочных пунктов, работа в воен ных лазаретах и полевых госпиталях, вопросы питания и пр.), работников различного рода тыловых профессий (баннопра чечные команды, ремонтнопочиночные мастерские, служба 173 провианта, фуража и пр.). В конце 1916 — начале 1917 г., сме нив предыдущего Константина Михайловича Чернова на Александра Александровича Трояновского и будучи под этим именем зачисленным в одну из таких команд, в 7й полевой врачебнопитательный отряд, Соболь попадает на Кавказский фронт, откуда и написана часть его писем Лидину. Мы не зна ем в точности (и из писем это — в силу объяснимых обстоя тельств военной цензуры — с достаточной ясностью не выте кает), в чем конкретно состояли обязанности Соболя, но ско рей всего он занимался ревизией и контролем за пунктами солдатского питания и гигиеническим комплексом. Находясь в местах горноэкзотических, отмеченных не только на карте военных действий — Карс, Эрзерум и пр., — но и занесенных в копилку русской литературы (Путешествие в Эрзерум Пуш кина), Соболь не жалеет поэтических красок, описывая среду своего обитания. Позднее Эрзерум будет упомянут в его рассказе Горбатый, где по прихоти вроде бы причудливой фантазии, зачастую опирающейся на картины, хранящиеся в подсознательной памяти писателя, погибнет брат героя рассказчика, отец его горбатой племянницы Шурочки… Несколько писем Соболя Лидину приходятся на ту драма тическую пору, когда, назначенный помощником комиссара 12й армии, он был одним из тех, кто противостоял стихии развала, превращения войска в аморфную, неуправляемую массу, когда солдаты отказывались выполнять приказы офи церов и микроб большевистской пропаганды разъедал остат ки стремительно рушившегося порядка и дисциплины. «Уго варивающий комиссар» Соболь видел в этом начало конца — смертный приговор, который Россия выносила самой себе. Я ехал, надеясь, что мне удастся переубедить, угово рить, — рассказывал Соболь в одном из своих очерков корреспонденций 1917 г., которые он подрядился пи сать в эсеровскую газету Воля народа, — но все мои по пытки увещевания ни к чему не привели. Я увидел, что необходимы самые энергичные меры. Я знал, что если не заставить эту дивизию подчиниться — ближайшие 174 последуют ее примеру. <…> Передо мной была такая дилемма: или окончательное разложение армии и пере мена всей стратегической обстановки в гибельную сто рону или решительные меры. Я выбрал второе. 7 Впрочем, решительность таких, как Соболь, была уже из лишней, и в том же очерке он предупреждал: Приближается грозная развязка, и то, что она при несет стране и революции, должно быть ясно всякому, даже ослепшим в дыму партийной свары. Сегодня у нас почти нет армии — завтра ее совсем не будет. 8 В будущем он опишет эти трагические дни в повести Са- лон-вагон (1922), преобразившись в комиссара Гилярова, кото рому так же было не суждено сдержать развал армии и кру шение России, как это не удалось сделать комиссару Соболю. Одним из самых узловых вопросов соболевской биогра фии был и остается вопрос о приятии им, убежденным анти большевиком, советского режима, о «подписанном контрак те», основным выражением которого с его стороны стало опубликованное в Правде (1923, № 207, 14 сентября, с. 4) Открытое письмо, главным острием обращенное к писателям, пытавшимся отыскать в борьбе двух Россий, условно говоря, «красной» и «белой», некий третий путь, или к таким, кто во обще отмахивался от поиска какойлибо идентификации и с теми, и с другими, и с третьими. В этой связи крайне важ ный и значимый характер приобретают те его письма Лиди ну, что написаны из одесской чекистской тюрьмы (№№ 34— 36), куда Соболь попал в конце февраля — начале марта 1921 г., демонстративным образом проявив свое антилояльное отношение к новой власти. В особенности интересно то из них (от 29 мая), в котором он посвоему, пособолевски, тихо, но 7 Андрей Соболь, “Письма с фронта”, Воля Народа, 1917, № 147, 18 октя бря, с. 2. 8 Там же. 175 упрямо и настойчиво протестует против попыток своих дру зей, вызванных благими намерениями, ходатайствовать пред «сильными мира сего» об его освобождении. Вообще, совет ская эволюция Соболя — явление, несмотря на всю свою внешнюю очевидность, в высшей степени обманчивое, и ха рактер его «приспособляемости» к правящему режиму — ва риант «сдачи и гибели советского интеллигента» — равно да лек и от примитивных схем «идеологической перековки» вче рашнего «врага революции» в «кающегося попутчика», и от плутоватого сервилизма, демагогически принимающего усло вия новой жизни из сугубо материального расчета, и от мора ли затаившейся «контры», не сумевшей отыскать более удач ливых жизненных выборов и решений. Образ вольного или невольного двурушничества столь очевиден в соболевских тек стах, что здесь нет нужды строить гипотетические догадки от носительно того, жил ли он в согласии с самим собой или ощущал чувство некоей раздвоенности на официальнофасад ное и тайное существование. Это походило на тот дом, что описан в его рассказе Китайские тени (1924), одной своей сто роной выходивший вовне, наружу, «к комиссарам всяким, к разным податным, муниобразным, соцстрахным со всякими отчислениями и анкетами, рыжим пятиэтажным четырех угольником на любое лояльное прочтение», а с другой — вы глядел спрятавшимся в глубине двора, льнущим «сереньким пятном, бедным, комочком незаметным, подслеповатыми, с бельмамиокошечками, к низенькому сарайчику...» 9 Не стараясь поставить в этом сложном вопросе все точки над i, заметим только, что для анализа того, что можно было бы назвать соболевским «хождением в Каноссу», как и в случае с любым интеллигентом близкой ему судьбы, морально, пси хологически или идеологически мобилизованным на службу новым режимом, необходим всесторонний учет многооб разных исторических и личных обстоятельств. В какойто мере 9 Андрей Соболь. Собрание сочинений <в 4-х томах>, т. IV. М.; Л.: Земля и фабрика, 1927, с. 6 (http://imwerden.de/pdf/sobol_kitajskie_teni_1927_text.pdf). 176 письма Соболя Лидину служат выполнению этой задачи, см. также представляющее в данном смысле особый интерес письмо Соболя А. Н. Толстому от 27 июня 1922 г., которое приведено в прим. 6 к письму № 37). История советского Соболя — и данная публикация, как кажется, свидетельствует об этом достаточно красноречиво — носит весьма сложный и неоднозначный характер: именно на лучшие годы его творчества парадоксальным образом прихо дится в особенности трудный и вязкий период душевной бо лезни — череды депрессий, тесно связанных, помимо прочего, с моральным и политическим разочарованием в социалисти ческой реальности. Несмотря на то, что он в это время много пишет, является секретарем Всероссийского писательского со юза, ездит по стране, один внутренний кризис сменяет другой, приступы тоски и усталости становятся все нестерпимее, и из бавление от преследующей душевной боли, когда читаешь его искренние и отчасти даже навязчивые признания, представ ляется несбыточным миражом. Временные облегчения насту пали при резкой смене примелькавшихся декораций и за тверженных ролей, когда умевший и радоваться и удивляться писатель находил себя в непривычной обстановке, но через очень короткое время эта первая вспышка эмоций в нем пога сала и сменялась обычным настроением тоски и тревоги, пока в конце концов не наступил давно предожидаемый конец. И еще одну небезынтересную сторону, связанную с публи куемыми письмами стоит отметить: они как бы дают протя женное представление о том, что Соболь позиционировал себя в своем роде не как «чистый» писатель или, скажем акку ратней, не только как писатель, или еще точнее: как ктото + человек пишущий. Его подвижное тело постоянно требовало действия — как в смысле физическом, так и социальном. В на чале жизненного пути революционный деятель, пусть и не особенно крупного масштаба, затем политкаторжанин, позд нее — эмигрант, когда он тесным образом сошелся с эсерами террористами, еще позже работник Земсоюза, помощник комиссара Временного правительства, а творчество — писа 177 тельское, журналистское — возникало как бы попутно, парал лельно, по вовсе необязательным и расчисленным с какойли бо строгостью алгоритмам, если вообще, как сказал бы Ж. Деррида, мучила «тревога письма» и наступал непредска зуемый миг вдохновенной охоты творить. И только за несколь ко лет до смерти, уже в советском качестве, он, как кажется, обрел статус «профессионального писателя». При всем том, что главным делом жизни Соболя, его métier, разумеется, яв ляется литературная деятельность, персональный мир, в кото ром он каждодневно обитал, был (подчеркнем это вновь — до нескольких последних лет жизни) изначально «иной», не свя занный прямо с собственно писательским ремеслом, — обра зы, замыслы, писания возникают в нем как функция других занятий, дел и отношений, становящихся «партитурами» бу дущих литературных текстов. Поэтому, представая «писатель ником» (его любимое выражение), Соболь как бы продолжает играть другие социальные роли, перенося их «по инерции» в литературную профессию. Явление это, помимо всего про чего, любопытно с точки зрения стилевых особенностей собо левской прозы, которая до нынешнего времени остается должным образом неисследованной. Несколько слов о той стороне отношений Соболя и Лиди на, которые, будучи тесно связаны с историческими обстоя тельствами, в каковые была поставлена послереволюционная русская литература, остались за пределами публикуемых ниже писем. 23 мая 1922 г. датировано письмо Соболя редактору изда вавшейся в Берлине Новой русской книги А. С. Ященко, в кото ром он благодарил его за присланные номера журнала и пи сал: Я бы охотно предложил Вам свои услуги для работы в Вашем журнале, но не знаю, какого рода вещи Вам бо лее желанны. 10 10 Hoover Institution Archives (Stanford University), b. 126, f. 40. 178 По всей видимости, именно в ответ на это письмо Ященко заказал у Соболя автобиографическую справку, которая была получена и помещена в июньском номере журнала под руб рикой Писатели о себе. 11 Получив этот номер Новой русской книги, Соболь писал Ященко 18 августа 1922 г.: Многоуважаемый Александр Семенович, только что получил № 6 Книги — большое Вам спасибо. В ответ на Вашу просьбу о присылке материала для Книги посылаю Вам статью небольшую о писателе Вл. Лидине — об одном из наиболее интересных в совре менной русской литературе. К сожалению, одна из — и при этом самая значительная — вещь только частями опубликована, за границей о ней не знают и потому для первой статьи своей я и взял ее. Я Вам вместе с своей автобиографией послал и авто биографию Лидина, которую я у него взял. Но оказыва ется он не предполагал, что она будет в таком виде опуб ликована. Потому я попрошу Вас задержать ее печата нием, а на днях я у него возьму другую и пришлю Вам. Вещь его, о которой я пишу, называется Ночи и дни. Это эпопея — вся русская революция, война и т. д. Я буду рад, если моя статья о нем пойдет в сл<едую щий> № Вашей Книги. Я бы хотел видеть ее напечатанной за моей сокра щенной подписью, ибо ведь я не критик, и статьи свои редкие на литерат<урные> темы я всегда подписываю не полным именем. Примите мое уважение А. Соболь 12 Ященко в точности исполнил просьбу Соболя: рецензия на несколько повестей Лидина, объединенных первоначально 11 См.: Андрей Соболь. «Писатели о себе». Новая русская книга. 1922. № 6, с. 38—40; справка датирована 29 июня 1922; другой автобиографиче ский материал, помещенный в той же рубрике, касался А. Яковлева. 12 Hoover Institution Archives (Stanford University), b. 126, f. 40. 179 условным замыслом в единую книгу, названную Ночи и дни, под которым она никогда не появлялась (т. е. отзыв в извест ном смысле представлял неосуществившееся предприятие), была опубликована в августовском номере Новой русской книги (подписана А. С.). 13 Есть разные судьбы и разные облики писателей, — говорилось в рецензии Соболя. — Есть писатели, кото рые говорят о себе больше, чем говорят о них другие и которые пишут больше о себе, чем для других. Вл. Ли дин не принадлежит к числу шумящих писателей. Его творчество отъединено и углублено; он переживает и пережил сложнейшие писательские кризисы, из кото рых вышел обновленным и полным сил. Среди совре менных русских писателей он один из наиболее значи тельных и глубоких. Но о нем знают только по старым его книгам, от которых он давно ушел. 14 И, заключая рецензию, по своей обычной привычке, пол нее всего проявившейся в его письмах, по нескольку раз по вторятьвыпячивать одну и ту же мысль, Соболь вновь подчер кивал: Лидин, примеченный по ранним своим книгам, ждет теперь признания и оценки — новый, порвавший с прежним. И если раньше он сильно грешил статично стью, лирическим пессимизмом, был под влиянием, то теперь, несомненно, он стоит на широкой дороге, стано 13 В том же номере — в рубрике Писатели о себе — была напечатана ли динская автобиография (с. 38—39), начинавшаяся весьма примечательно: «Родился в Москве в 1918 году, как и все, для кого Россия — раздумье и вера». По поводу Ночей и дней автор выражал крепкую уверенность, что «крупнее этой вещи» не напишет ничего: «судьба же ее пока — лежать и ждать своего часа» (там же, с. 39). 14 А<ндрей> С<оболь> <рецензия на: Вл. Лидин. Ночи и дни. Москва, 1922>, Новая русская книга, 1922, № 8, с. 14. 180 вясь уже явлением не только художественным, но и об щественным. 15 Помимо внешней задачи представить читателю «обнов ленного» писателя, Соболем, судя по всему, руководила дру гая, не менее, а возможно, даже более важная: отвести от при ятеля грозивший ему удар высылки из страны или, по крайней мере, сыграть усиливающую роль такого громоотво да. Не исключено, что Соболь знал о том, что имя Лидина по пало в «проскрипционные списки», готовившиеся или быв шие уже готовыми к весне—лету 1922 г., на основании кото рых происходила высылка из страны неугодной интеллиген ции, чьи взгляды не совпадали с большевистским идеологиче ским курсом. Известно, что Л. Троцкий обращался к А. К. Во ронскому, прося сообщить его мнение о политических на строениях Лидина. Похоже, что данная критиком «объектив ка» сыграла в своем роде роль «охранной грамоты» и уберегла писателя от принудительной эмиграции. Лидин состоит членом Правления Всероссийского союза писателей, — отвечал Троцкому Воронский. — К определенным литературным группировкам тоже не принадлежит. Год тому назад боялся участвовать в со ветских изданиях. Теперь идет охотно. В литературном направлении замечается тоже перемена: советский быт 15 Там же, с. 15. Из всех книг о революции, написанных к тому времени, Соболь, как он признается в той же рецензии, отдавал предпочтение толь ко двум — Мирской чаше М. Пришвина и данной лидинской, ставя ее «на десять голов выше Голого года Пильняка», представляющего, по его словам, «сырые отрывки и неряшливое собрание старых рассказов с отрезанными концами и началами» (там же, с. 14—15). Роман Пильняка Голый год вышел в 1922 г. тремя изданиями в берлинском издательстве З. Гржебина. В июне 1922 г. его автор писал Лидину из Коломны: «У меня вышел — скверный — Голый год, на днях выходит еще том: и тебе и Соболю — с надписанием, как приеду» (Б. А. Пильняк. Письма: в 2-х томах / Сост., подг. текста, предисл. и прим. К. Б. АндроникашвилиПильняк и Д. Кассек. М.: ИМЛИ РАН, 2010, т. 1, с. 462). 181 в последних вещах. <…> Раньше писал под Бунина, те перь копирует Пильняка. 16 Следует с особой настойчивостью подчеркнуть, что сама мысль об эмиграции для Соболя была абсолютно неприемле мой. Еврей по рождению, он был подлинным русским патри отом — не в сусальнопряничном, разумеется, смысле этого слова, и даже не в смысле ассимилированного еврея, а в той культурнопсихологической интерпретации «родного и все ленского», которая за каждым человеком закрепляет право, помимо любых других идентификаций, включая и нацио нальную, идентифицировать себя с местом рождения и обита ния. Москва была центром его человеческой и писательской вселенной, и образ чеховских трех сестер с их обманчивоил люзорным «В Москву! В Москву!» моделировал сугубо собо левский взгляд на центростремительные силы судьбы. Он с полным правом мог повторить за поэтессой В. Звягинцевой, с которой был хорошо знаком, слова о Москве: «Замоскворе чье в тихом круге / Уныло брошенных мостов — / Моя Вене ция, мой Брюгге, / Предел забвения и снов». 17 «И никогда еще так остро не чувствовал, что Россия — это мое, как в те мину ты, когда слушал о том, что делали люди, на что они руку под нимали», — пишет он в письме Лидину от 7 ноября 1917 (№ 26), усиливая лермонтовской аллюзией силу преступного деяния тех, кто с помраченным сознанием поднялся против святая святых его, Соболя, мира. И таких, почти любовных, признаний Москве можно найти несметное количество в его письмах, да и в художественных текстах, свидетельствующих не только о вполне объяснимых пристрастиях и привязанно стях обычного «московского патриота», но и в значительной и решающей степени о неустранимом из характера Соболя человека и Соболяписателя московского, и шире — россий ского, корневого слоя как наиболее устойчивого и плодонося 16 Цит. по кн.: Е. А. Динерштейн. А. К. Воронский: В поисках живой воды. М.: РОССПЭН, 2001, с. 226. 17 В. Звягинцева. На мосту. М., 1922, с. 19. 182 щего, служащего неким неизменным жизненным основанием, не подверженным происходящим вовне него и внутри при чудливым трансформациям и метаморфозам. 18 И здесь как раз и произрастали истоки драмы — между незыблемым, конституированным бытием, укорененным в своей истории и традиции, и им, «человеком прохожим» — пришлым, ино родным (еврейство Соболя, конечно, играло в этом отноше нии важную роль, но к одному нему все не сводилось). Драма, приведшая к самоизъятию писателя, лишенного состязатель ного тщеславия, из мира живых. Любопытно, что в письмах Соболя к Лидину еврейская тема практически отсутствует (отдельные ее вкрапления, типа ласкательноеврейского обращения к своему корреспонденту: Велвеле или шутливозадиристых Зисель или Хаим, конечно, погоды не делают). И это при том, что их автор в пору, когда они писались, активно сотрудничал в русскоеврейских орга нах печати. Ни об одном из своих выступлений в них он, одна ко, Лидину не сообщает, полностью исключая из данной пере писки этот пласт своей жизни, по всей видимости, как мало актуальный для корреспондента. Вниманием обходится, например, даже такое незаурядное для национально мысля щего еврея Соболя событие, как смерть ШоломАлейхема, ко торого он хорошо знал лично, которого переводил на русский язык и о котором опубликовал некрологический очерк в рус скоеврейском еженедельнике «Новый путь». 19 18 См. отмеченную М. О. Чудаковой общность (или, по крайней мере, сходство) вчувствования в «московский текст» у Соболя («А в весеннем лег ком рассвете, всегда, всегда Москва возникает как некое чудесное выраже ние всех наших затаенных дум и чаяний», рассказ «Китайские тени» (1924)) и О. Мандельштама («Москва — опять Москва. Я говорю ей: «Здравствуй!», «1 января 1924») (Мариэтта Чудакова, “Москва — Петербург/Ленинград и русская беллетристика советского времени”, The Real Life of Pierre Delalande: Studies in Russian and Comparative Literature to Honor Alexander Dolinin / ed. David M. Bethea с. 390 (Stanford Slavic Studies, vol. 34)). 19 См.: Андрей Соболь, “ШоломАлейхем”, Новый путь, 1916, № 17, 15 мая, стлб. 6—7. 183 С точки зрения взаимодействия русской и еврейской куль тур данный эпистолярный опыт интересен, помимо прочего, своей «конвенциональной договоренностью» между двумя евреями не затрагивать еврейской проблематики вообще или затрагивать ее крайне поверхностно и вести беседу двух рус ских писателей. Возможно, в этом сказалась инстинктивная «незаинтересованность» Лидина существовать в еврейском мире, в котором реально существовал Соболь, и отвечающая этому известная его «табуированность» со стороны последне го. Из воспоминаний А. В. Бахраха, появившихся уже после смерти Лидина, вытекает, что тот едва ли не страшился своего «разоблачения» как еврея и полностью идентифицировал себя как русский писатель: Когдато — в те далекие времена, — писал Бахрах, вспоминая 20е годы, — Лидин часто бывал за грани цей — в Берлине, он не раз приходил в организованный Борисом Зайцевым и Осоргиным Клуб писателей и охот но встречал своих старых знакомцев «с другого берега». Однажды он принес мне прямо от своего издателя еще свежие Повести о многих днях, снабдив книгу ласковой надписью. Я ее сразу прочитал, но ее содержание запа мятовал, как забыл содержание почти всех других его книг. Они читались не без приятности, но не запомина лись. Когда я с ним познакомился, общие друзья преду предили меня, чтобы, не дай Бог, я не оговорился и не упоминал при нем, что откудато знаю его настоящую фамилию. Ее «буржуазное» звучание, очевидно, было ему невтерпеж. Неровен час, может быть, именно это его отталкивание и помогло ему прожить долгую жизнь без того, что его псевдоним постоянно раскрывался, как это было привычно для советского быта. Было даже что то чудесное в том, что ему было ниспослано такое срав нительно благополучное существование, что и в самые черные годы он мог профессорствовать в литературном 184 институте. Думается, что за это он должен быть прежде всего благодарен своей «умеренности и аккуратности». 20 Письма Соболя Лидину печатаются по автографам, хранящимся в РГАЛИ — №№ 1—26 (от 24.II.1916 до 7.XI.1917): ф. 3102, оп. 1, ед. хр. 960; №№ 27—58 (от 25.I.1919 до 6.VI.1926): там же, ед. хр. 961. При ношу искреннюю благодарность работникам РГАЛИ, всемерно со действовавшим появлению этой публикации. № 1 Москва, 24го фев<раля> 1916 Дорогой Владимир Германович, спасибо за открытку — уже совсем было потерял Вас из виду. Так как Вы, бедный, скучаете, а делать я ничего не делаю — то и решил соорудить целое послание. Так вот начинаю. Вчерашний вторник у КарыМурзы прошел совсем блед но. 1 Народу было мало — и больше всего говорилось о гонора ре за пьесы и о том, как счастливы г<оспо>да драматурги. Пье са из индусской жизни будет прочитана недели через две. Иосиф Александрович 2 установил с точностью до 1/10000, что автор ее сам Епифанский. 3 По сему поводу Никандров 4 уже заранее засучил рукава и решил драться до последнего изды хания. Он почемуто очень настроен против Индии и всего, со прикасающ<егося> с Индией. Появился у нас на горизонте новый молодой писатель — Алексей Окулов — мой старый знакомый. Кажется, книжку его рассказов издадут Северные Дни. 5 Вышел 1 № Свобод<ного> Жур<нала>. Там рассказ Журина, но такой, что ложись и плачь. 6 Там же и статья Абрамовича о женщине, где черным по белу сказано, что верное слово о женщине молвили сл<едующие> лица: Вейнингер в Герма 20 Александр Бахрах, „Три встречи“, Новое русское слово, 1980, 13 января. 185 нии, Стриндберг в Швеции и Арцыбашев и Абрамович в Рос сии. 7 В общем нумер аховый. Да, третий альманах Нов<ой> Жиз- ни появился, но я его еще не видел. 8 В янв<арской> книге Совр<еменного> Мира есть отзыв о Вашей книге. Посылаю его Вам. 9 1 кн<иги> Нов<ого> жур<нала> для всех все еще нет в продаже, хотя она уже давнымдавно вышла. Получится тут — пришлю Вам экземпляр. 10 В Ежем<есячном> Жур<нале> в статье Рогачев ского о Вас ничего нет, а меня он одной рукой погладил, а дру гой съездил. На языке Миролюбова это называется: — А он очень одобрительно отозвался о вас. 11 В декабр<ьской> книжке журнала Архипова (забыл, как он называется) есть Ваш портрет. 12 В одном из №№ Столицы и усадьбы о Вас очень благоприятная рецензия. 13 Ну, а со сборником дело подвигается туго. 14 От Замиралова нет ответа. 15 От Замятина ответ приблизительно такое пока ничего готового нет. 16 Иосиф Ал<ександрович Матусе вич> ему вторично написал. Ал. Окулов будет писать для сборника. 17 А я засел было за работу, но вдруг такие холода пошли, что писать не могу: у меня в комнате полярное на строение, печь холодная, как лед — и ничего, ничего не могу делать. Но потеплеет — засяду. 18 Если Григорий Борисович 19 вернется с благоприятными из вестиями о Боре 20 — тогда Иосиф Алек<сандрович> поедет в Петроград — и там уже наберет для сборника. Во всяком случае унывать не стоит, и держаться за сборник надо крепко. Если он выйдет в сент<ябре>октябре — и то хо рошо. Надо только начать, а там уж пойдет. А Вы как живете? По открытке судить трудно, но, видимо, здорово Вас тянет в Москву. Я люблю ее, даже чрезмерно, но сейчас с большим наслаждением поменялся бы с Вами, ибо давно, давно я не был в тех краях. 21 Минский трамвай лет пять тому назад попал в литературу. Если о нем прекрас<ный> тонкоюмористич<еский> рассказ 186 ШоломаАлейхема. 22 Но Минск еще одним славится — краси выми, молодыми еврейками. Уже успели в этом убедиться? Начали уже писать для Рус<ских> Ведом<остей>? 23 У нас новость: объявлен просмотр белобилетников. 24 Нача ло 1го марта. Нус, всего, всего лучшего пока. Сейчас иду к Бому. 25 Будет желание — черкните, чему буду рад очень. Не забывайте. Будьте здоровы, веселы и проч. и проч. Всего, всего хорошего А<ндрей> С<оболь> <добавлено рукой Р. С. Бахмутской: 26 > И мой привет Вам. Р<а хиль> Б<ахмутская> 1. Сергей Георгиевич КараМурза (1876—1956), адвокат, театровед, биб лиофил, хозяин литературного салона (жил в доме страхового общества Россия, Сретенский пер. 6, кв. 68), где проходили «литературные вторни ки». Инициатор и автор первого либерального проекта закона о печати (1902). В 1920е гг. один из руководителей Российского общества друзей книги. См. о нем, в частности, как о библиофиле крaткий мемуар В. Лиди на «Сапоги Карла Маркса» в кн.: В. Г. Лидин. Друзья мои книги: Заметки кни- голюба. М.: Искусство, 1962, с. 106—09. 2. Иосиф Александрович Матусевич (1879—1940), журналист, публи цист, художник. Учился в Одесской художественной школе. До революции сотрудник периодических органов юга России (Южные записки, Донская речь, Приазовский край), Киева (Киевская мысль), Москвы (газеты Утро Рос- сии, журнал Рампа и жизнь) и Петербурга (Журнал для всех, Новый путь и др.). Один из организаторов и редакторов московского книжного изда тельства Северные дни (1917—22). Член Всероссийского союза писателей с момента его возникновения в 1918 г. и до высылки за границу 23 августа 1922 г. Жил в эмиграции в Берлине. Был соучредителем берлинского Клу ба писателей (1922—23), членом и некоторое время секретарем Союза рус ских писателей и журналистов в Берлине. Сотрудничал в парижских По- следних новостях, рижской Сегодня, берлинских Днях и Руле, а также в жур налах Воля России, Жар-Птица, Звено, Наш мир, Русские записки, Современ- ные записки, Родное слово, Рубеж и др. Писал портреты и занимался книж ной графикой. В кругу друзей именовался Мович, см. в дальнейших пись мах Соболя. См. биографическую справку о нем: Калифорнийский альма нах (СанФранциско, 1934, с. 112). 187 3. Александр Артамонович Тетерев (псевд. Епифанский), публицист, театр. критик. 4. Николай Никандрович Никандров (наст. фам. Шевцов; 1878—1964), прозаик; входил в круг близких приятелей Соболя. 5. Речь идет о сборнике рассказов писателя и в будущем советского пар тийного деятеля Алексея Ивановича Окулова (1880—1939) На Амыле-реке (М.: Северные дни, 1916; переизд. издвом «Земля и Фабрика», 1925). 6. В № 1 Свободного журнала за 1916 г. был опубликован рассказ поэта, прозаика и лит. критика Александра Ивановича Журина (1878—1930е гг., повидимому, был подвергнут репрессиям) Сокровище благих (с. 8—12). 7. В статье критика, прозаика, поэта и публициста Николая Яковлевича Абрамовича (1881—1922) Где женщина (подписана его псевд. Н. Кадмин) го ворилось буквально следующее: По всей вероятности, вырисовывающийся на плоскости современной жизни облик женщины не только у нас принимает такие черты. В Герма нии восставал против женщины Вейнингер, в Скандинавии — Стриндберг. Если в России возникла пьеса Арцыбашева Ревность и книга автора этих строк Женщина и мир мужской культуры, то это надо приписать тем побу ждениям, в результате которых являются эти всплески современного со знания (с. 24—5). 8. Литературнообщественный альманах Новая жизнь (ред.изд. С. Семе нов) издавался в Москве. 9. Имеется в виду рецензия В.Ф. Переверзева на книгу Лидина Трын- трава (М.: Северные дни, 1916) в № 1 журнала Современный мир за 1916 г., в которой отмечалось, что «Лидин учится писать у Чехова…», но он «под ражает, чтобы выразить себя; здесь подражание сливается с творчеством, потому что ученик и учитель живут одним чувством, сливаются в одном стремлении»; «Он <автор> не большой художник, но всетаки художник, а не словесных дел мастер» (с. 183). Отклик на переверзевские контроверзы см.: Борис Г., «В дни итога (О библиографических отделах толстых журна лов)», Журнал журналов, 1917, № 2, январь, с. 13. 10. В № 1 Нового журнала для всех за 1916 был напечатан рассказ Лидина Святополк окаянный (с. 11—3). 11. Соболь имеет в виду статью критика Василия Львовича ЛьвоваРога чевского (наст. фам. Рогачевский; 1873—1930) Великое ожидание (Обзор совре- менной русской литературы), напечатанную в редактировавшемся и изда вавшемся В. С. Миролюбовым Ежемесячном журнале (1916, № 1, январь, стлб. 155—80). Разбирая в ней несколько романов последнего времени и перечисляя их авторов, критик для каждого находил характерный эпи тет: «вульгарный Юрий Слезкин (Ольга Орг), наблюдательный Р. Григорьев (Р. Г. Лемберг) (Недавнее), истерически настроенный Андрей Соболь (Пыль), талантливый, чуткий, но слишком тенденциозный мистик Иван Новиков, в романе которого (Между двух зорь) на каждой странице виден 188 “чейто указующий перст”» (там же, с. 160). О соболевской Пыли в этой статье говорилось следующее: Роман Андрея Соболя Пыль рисует еврейскую революционную интел лигенцию. Автор, повидимому, — еврей, человек глубоко искренний, но измученный жизнью, истерически мнительный, говорит об отношении русской передовой интеллигенции к еврейской и наоборот. Автор слишком выделяет переживания своих героев, евреевинтелли гентов — их трагедия не в том, что они чувствуют себя иностранцами, пы- линками, которые несет ветер, их трагедия в оторванности от коллектива, от почвы, от родины. И напрасно Андрей Соболь подчеркивает, что у его героев, евреев поневоле, насильно отрываемых от горячо любимой ими Рос сии, никогда не будет родины. У многих в России такое чувство, что их от рывают от родной земли, превращая русских граждан в человеческую пыль. Сознание этой распыленности и заставило Андрея Соболя закончить его больной роман, где героитеррористы своими мертвыми глазами не видят никакого пути, — безнадежными словами: «И страшно жить». На ваших глазах своим уныньем, вечным заподазриванием хом перед грядущим заражают окружающие главного героя; те же на строения сообщает автор своим читателям. Своим отрицанием художник только подкрепляет утверждения других. Трагедия его героев, как и траге дия Олечек <героиня романа Ю. Слезкина Ольга Орг, о котором речь в ста тье шла выше> — в одиночестве, в обособленности, в оторванности от кол лектива. В этом романе немало сильных, проникнутых большим лиризмом, хва тающих за душу страниц. Еврей поневоле там, на чужбине, вспоминает о родной России и гово рит: «<Ч>ем ярче и светлее здесь, тем сильнее, почти до боли, хочется туда, где тает снег, где прыгают грачи, где по вечерам румянится тихое зимнее небо за дальней рощей» <цитата из Пыли>. Еврейреволюционер возвращается в Россию, он плачет — благовест русских церквей. Он чувствует себя частицей огромного целого. Воющий набат мирового пожара заставил с особенной силой и остро той почувствовать эту кровную связь со страной. Одни почувствовали эту связь с радостью, другие со страхом, но для многих это чувство было неожиданным открытием (там же, с. 164—65). 12. № 12 Свободного журнала за 1915 г. открывался портретом Лидина. Журнал редактировал Николай Архипович Архипов (наст. имя и фам. Моисей Лейзерович Бенштейн; 1880 — не ранее 1945), беллетрист, редак тор, издатель. 13. Соболь имеет в виду отзыв на книгу Лидина Трын-трава в обзор ноинформационной рубрике Столицы и усадьбы (1916, № 51, 1 февраля, с. 22), в котором говорилось: 189 Вл. Лидин (Трын-трава. Рассказы, издво «Северные дни») — новое и не сомненное значительное явление в нашей художественной литературе. Это не один из тех бойких литературных пузырей, которые быстро вскакивают на поверхности мутных луж литературной улицы, чтобы через мгновение лопнуть бесследно. У Лидина острое зрение, и в экономноимпрессиони стической манере его письма сказалось умение замечать. Давно не встреча ли мы ни таких точных, твердых, чеканных эпитетов, ни таких описаний природы — мягких, пастельных тонов. 14. Речь идет о 1м выпуске альманаха Северные дни (М., 1917); фактиче ски вышел в ноябре 1916 г., см. в письме Б. Пильняка Н.Н. Ливкину от 9 де кабря 1916 г.: А. Соболь, Вл. Лидин, А. Окулов, Е. Замятин, Н. Никандров, О. Матусе вич, Ф. Ласковая, А. Бутягина, я, В. Шишков — мы образовали в Москве альманах Северные дни, первая книга, где и я красуюсь, вышла недели две тому (Б. А. Пильняк. Письма в 2-х томах, т. 1: 1906—1922 / Сост., подг. тек ста, предисл. и прим. К. Б. АндроникашвилиПильняк и Д. Кассек. М.: ИМЛИ РАН, 2010. с. 251). 15. А. Замиралов — писатель демократического направления; участия в альманахе не принимал. 16. Е.А. Замятин участия в альманахе не принимал. 17. В Северных днях А. Окулов был представлен пьесой Девушка Гуятун (с. 69—121). 18. В альманахе была напечатана повесть Соболя Русалочки (с. 143—92). 19. Григорий Борисович Городецкий, глава издательства Северные дни. 20. Борис Григорьевич Городецкий, сын Г. Б. Городецкого; Соболь по святил ему свой рассказ Цыганский барон, впервые увидевший свет в № 2 Ежемесячного журнала за 1916 г. (стлб. 18—28); в соболевском собрании со чинений (т. 1, М.: Земля и Фабрика, 1926—28, с. 62—77) посвящение снято. 21. Лидин в это время был призван на военную службу и находился в Западном крае, где исполнял должность секретаря Всероссийского Зем ского Союза в Отделе службы связи. 22. Возможно, Соболь имеет в виду книгу рассказов ШоломАлейхема Berdichever tramvai. 23. Корреспонденции Лидина в Русских ведомостях не выявлены. 24. Т. е. неспособных нести воинскую службу. 25. Знаменитое литературноартистическое кафе Бом размещалось на Тверской, 37 и принадлежало клоуну Бому (Мечиславу Антоновичу Ста невскому [1879—1927]), выступавшему в паре с создавшим этот дуэт кло уном Бимом (Иваном Семеновичем Радунским [1872—1955]); через некото рое время, осенью 1919 г., оно превратится в не менее знаменитое Стойло Пегаса. 190 26. Рахель (Раиса, Рика) Сауловна Бахмутская (1892—1979), жена (в это время — невеста) Соболя, от которой он имел сына Марка (1918—1999), в будущем известного поэта. Соболь познакомился с ней во Французских Альпах (в ту пору она училась литературе в Гренобльском университете). Впоследствии окончила московский медицинский институт. В ноябре 1919 г. они расстались в Крыму, откуда Соболь, оставив ее с сыном, уехал в Одессу (см. прим. 6 к п. № 33). Бахмутская, вместе со своей сестрой Мэри и ее мужем, представителем крупной московской мануфактуры, эмигри ровала в Константинополь. Однако в 1922 г. вернулась с сыном в советскую Россию. № 2 Москва, 25го VII 1 1916 Милый Владимир Германович, 12ый час ночи — я только что вернулся с дачи — был у знако мых — и вот нашел Ваше письмо, и вчера вечером получил две телеграммы от Вас, одну за другой, и обе одинакового со держания. Хоть убей меня, но я ни черта не понял: почему две телеграммы, причем тут какойто Бернштейн, кто сей человек, точно так же из Вашего письма — полное непонимание. Но одно понял: надо ждать 26го. Ну, вот и буду ждать, напишу Вам несколько слов и завалюсь спать. А завтра увидим, что бу дет. Мне очень, очень хочется ехать к Вам, и я весьма буду разочарован, если все кончится неблагоприятно. Итак, до зав тра — ладно. А я с собой привез сегодня 4 № Ежемесячного журнала — купил его на Ярослав<ском> вокзале. Там Ваш рассказ. 2 Завтра вышлю Вам. Кроме Вашего рассказа, там еще пьеса Крашенинникова — заглянул в неразрез<анные> страни цы: чтото вроде «йогов», 3 потом Олигер, Шишков и какойто Траценко. 4 Карточку Вашу взял, занесу к Вам на квартиру — будьте по койны. Вы просите, милый, новостей. Никаких нет, кроме од ной, сногсшибательной. Мович одной ногой стоит уже на спардеке («э» или «е» — не ручаюсь и не знаю, потому извиня юсь!), 5 а другая подрагивает у Бома: у него в кармане билет от Рыбинска до Астрахани, от Астр<ахани> до Рыбинска, уйма 191 надежд на «интересные» встречи, новые перчатки, уже не фельдфебельские, и на лице уже фривольная улыбка — предвкушает! О «сухопутных» говорит презрительно и, кажет ся, уже страдает морской болезнью. Грезит о бурях и небреж но бросает: мы, моряки. Вчера для репетиции поехал к Крын кину: цепляться за мачты после крепкого стакана… чаю. От Николая <Никандрова> имел два письма: первое из Ры бинска, второе из Обл<асти> Войска Донского. Пишет, что ин тересно, много народу перевидал, что шумная толкотня, раз говоры и проч. О жизни и о «женщинах на пути» пока ни сло ва, но между строк читаю о бурном пламени в бурной душе. Шлет привет всем. Видно, что действительно уши и глаза его в непрерывном действии. Жаль только, что опять все в подпа лубном пространстве, а ему бы очень не мешало заглянуть по выше. Но придет час, и он заглянет. Начал рубашками по вы бору Мовича, а кончит визитными карточками. А хороший он, славный, — и дай ему бог и удачи и женщины на пути. Аmen! Теперь об Окулове. У него значительно поправились дела: ночует дома, бывает с нами, а завтра надежда на 1 ½ мес<яца> отпуск. Но всетаки он не особенно доволен — изнуряет и из матывает его ежедневное путешествие в надлежащий пункт. Но получит отпуск — и повеселеет. Завтра узнаю, получил ли. Если получит — тоже, кажется, на Волгу. Юрия Вас<ильеви ча> 6 видел всего раз, мало говорил с ним. О его книжке на днях была рецензия в Киев<ской> М<ысли> того же Лирова. Но я не читал, так что не знаю, какова. 7 Городецкие завтра переезжают на дачу. 8 Зилова не видел. 9 На днях Мович и я были у Окулова. Сидели до 12 ч<асов>. Вдруг Алек<сея> Ив<ановича> к телефону: Зилов из Петр<ов ско>Раз<умовского> звонит, что хочет приехать. И вот в 12 ч<асов> ночи из Петр<овско>Разум<овского> в Марьину Рощу. Мы ушли, его еще не было. Едем трамваем, и вдруг Мо вич видит: по Бахметьевской плетется Зилов с пакетиком, с портфелем, но не по направлению к Окулову, а от Окулова. 192 Оказывается, в первом часу ночи приехал, добрался до Бахм<етьевской> и — забыл № дома. И вот снова с пакетиком, с портфелем назад к себе. Мович хохотал до упаду. Видите, милый Владимир Герм<анович>, какие у нас повести. Дни стоят чудесные. В Москве гости — англичане. Собира емся махнуть к КараМурзе. БончТомаш<евский> открыл те атр: скука зеленая и танцуют и поют какието зеленорыжие юноши и перезрелые девицы. 10 Изредка у Бома появляется Каменский. 11 Да, М. Криницкий 12 на днях пришел к Бому и поздоровался за руку с Алек<сеем> Ив<ановичем Окуло вым>. Итак, конфликт закончен. Алек<сей> Ив<анович> гово рит, что он не мог не подать руки. Вполне понимаю его. Мович от Гребен<щикова> 13 получил согласие. Но письмо его крайне глупозаносчивое. Я, видите ли, пишет он, хочу знать, с кем я буду рядом; если рядом со мной будет ктони будь из лукоморцев 14 — то… Я, видите ли, ничего не имею против таких, как Шмелев, Замятин; правда, это таланты не большие, но симпатичные. И в таком роде все. Правда, вполне законно знать, с кем будешь; правда и то, что не вкусно торчать рядом с Липецким или Годиным, 15 но тонто каков! Это все от Клейнборта. 16 Чтит его Клейнборт «сибирским Горьким». 17 Новых книжек журналов пока нет. Вышел Шиповник: там повесть Андреева о войне и новый роман Чулкова Метель. 18 Скоро выйдет новый роман Локка. 19 А. Койр<анский> перево дит один роман, другой — Ляндау 20 — словом, Локком стреля ют пачками. 21 В Кружке не был ни разу. 22 Чутьчуть тоскливо. Очень, очень хочется уехать. Пока всего, всего лучшего. Эх, если б выгорело! В против ном случае я куданибудь все равно двинусь, хотя надежд мало. Отдал пьесу в цензуру. 23 С пьесой у меня новая исто рия — об этом какнибудь в другой раз. 193 Запросил Совр<еменный> Мир о своем рассказе, но оттуда ни шороха. Буду ждать апрельской 24 Значит, возможно, что увидимся. Завтра Мовичу, Окулову и Соболеву передам Ваш привет. А Вам пока всего, всего хорошего! Иду спать, глаза слипаются. Я сегодня верст 12 сделал: бро дили по лесу. Завтра вышлю Вам Ежем<есячный> Жур<нал>. Не забывайте меня. Ваш А<ндрей> P. S. А адрес Ваш не понял — пишу текстуально. Так и не знаю: кто это мне должен сдел<ать> предл<ожение> о службе и каким порядком. 25 1. У Соболя в качестве месяца указан май — V, две римские единицы приписаны не его рукой, и приписаны напрасно: из содержания письма и последующего контекста видно, что автор датировал его верно. 2. В № 4 Ежемесячного журнала за 1916 г. был напечатан рассказ Лидина Болотная трава (с. 67—78). 3. Имеется в виду пьеса Н. А. Крашенинникова Слепые мира (Песнь уми- рающей любви): Средневековая легенда в четырех картинах (с. 10—38). 4. Отдел беллетристики в этом номере журнала был представлен рассказами Н. Олигера Золото Сипиона (с. 39—58), Вяч. Шишкова Шквал (с. 59—67) и М. Траценко Судак и Химка (с. 78—86). 5. Спардек — верхняя легкая палуба, располагающаяся выше главной палубы; здесь: готов к отплытию. 6. Юрий Васильевич Соболев (1887—1940), литературный и театраль ный критик. Лидин оставил о нем краткие воспоминания, см.: Вл. Лидин. Люди и встречи. М.: Московский рабочий, 1965, с. 207—212. 7. Речь идет о рецензии М. Лирова на книгу Ю. Соболева: Антон Чехов. Неизданные страницы (М.: Северные дни, 1916), напечатанной в Киевской мысли (1916, № 138, 18 мая, с. 5; подписана инициалами М. Л.). В ней гово рилось следующее: «Для Чехова наступает пора литературного изучения», — таким заявле нием начинает г. Юрий Соболев свою обозначенную в заголовке книжку. И г. Соболев как бы один из первых открывает новую еще у нас отрасль ли тературного знания — отрасль чеховедения. Но г. Соболев както своеоб разно понял свою задачу чеховеда. Он не исследует путей творчества Чехо ва, он не изучает любовно текстов и происхождения текстов чеховских 194 произведений, не вдумывается в те строки и слова Чехова, которые либо имеют хотя бы отдаленное отношение к тому, что мы привыкли называть литературой, либо прибавляют малейшую черту к характеристике велико го писателя. Нет! Г. Соболев поступает просто, как сметливый старьевщик, которому случайно удалось приобрести старый костюм с барских плеч: шарит по всем карманам, распарывает подкладку, выворачивает наи знанку — в надежде найти какуюлибо забытую монету, соблазнительную записочку для любителей, не оплаченный счет из прачечной и т. п. Все эти мелочи и шутки из Будильника, Развлечения, Зрителя и Осколков, которыми Чехов тяготился еще тогда, когда он их вынужден был писать, и о которых он впоследствии вспоминал только с раздражением и досадой, г. Соболев собрал, сопроводил их претенциозно банальными примечаниями и подал, спекулируя на магическую силу слов Неизданные страницы А. Чехова. Г. Со болев извлек из «старых брюк» умершего барина решительно все, вплоть до плоских объявлений в дветри строки из разных Будильников, Стрекоз и т. д. Он пошел еще дальше. Раздобыл разные, решительно ни для кого неинтереснее шутки, которые покойный писатель беззаботно, на ходу, можно сказать, заносил в альбомы своих близких знакомых, уверенный, что эти шутки никогда света не увидят, так как они этого ни в коем случае не заслуживают. Раздобыл — и опубликовал к досаде читателей и с пол ным отсутствием пиетета к памяти писателя. Опубликованные заметки, за несенные Чеховым в альбом Е. М. Дюковской, все совершенно бессодержа тельны и часто непристойны, и можно только удивляться г. Соболеву, не постеснявшемуся таким странным образом потревожить прах писателя. Хорошо, что г. Соболеву не приходилось подслушивать разговоров А. П. Чехова в разные рискованные моменты его жизни, а то, чего доброго, мы бы еще и не такие «неизданные страницы» Чехова сподобились бы чи тать у этого не в меру усердного чеховеда… 8. См. прим. 19 и 20 к предыдущ. письму. 9. Лев Николаевич Зилов (1883—1937), поэт, прозаик, детский писатель. 10. Михаил Михайлович БончТомашевский (1883—?), театральный (ка баретного характера) и кино (с 1915 г.) режиссер, ученик Вс. Мейерхольда; автор Книги о танго (М., 1914). Весной 1916 г. в помещении Современного театра миниатюр открыл новый театр Мозаика, а через короткое время еще один кабаретный театр — Жар-птица. См. об этом: Л. И. Тихвинская. Кабаре и театры миниатюр в России. 1908—1917. М.: Культура, 1995, с. 324, 327—329. 11. Анатолий Павлович Каменский (1876—1941, умер в заключении), прозаик, драматург, киносценарист. 12. Марк Криницкий (наст. имя и фам. Михаил Владимирович Самы гин; 1874—1952), прозаик, литературнообщественный деятель. Один из учредителей (наряду с В. Фриче, В. Шулятиковым, А. Курсинским, П. Кога 195 ном и К. Бальмонтом) Кружка любителей западноевропейской литерату ры (апрель 1894 г.). 13. Георгий Дмитриевич Гребенщиков (1883? 1882?—1964), прозаик, журналист. В альманахе Северные дни участия не принимал. 14. Имеются в виду авторы, печатавшиеся в правопатриотическом журнале Лукоморье (1914—17; изд. М. А. Суворин). 15. Алексей Владимирович Липецкий (наст. фам. Каменский; 1887— 1942), поэт, прозаик; Яков Владимирович (Вульфович) Годин (1887—1964), поэт. 16. Лев (Лейб) Наумович (Нахманович) Клейнборт (1875—1950), литера турный критик, публицист, мемуарист. 17. Соболь имеет в виду статью Клейнборта «Беллетристысамоучки» (Современный мир, 1916, № 1, с. 160—78). 18. Речь идет о 25й книге альманаха Шиповник (Птг., 1916) с повестью Л. Андреева Иго войны и романом Г. Чулкова Метель. 19. См. прим. 18 к письму № 6. 20. А. Койранскому принадлежит перевод романа Локка Счастливец (М.: Северные дни, 1916), а К. Ляндау — Где любовь (М.: Северные дни, 1916). 21. Стрелять пачками — широко обиходное в ту эпоху выражение, означающее стрелять залпами с короткими интервалами. 22. Соболь говорит о московском литературном объединении Молодая Среда (1910—19), дочернем «филиале» и преемнице старой Литературной Среды, возникшей осенью 1899 г. по инициативе Н. Д. Телешова. Позна комившийся с Соболем на одной из заседаний Среды И. А. Белоусов впо следствии вспоминал, несколько ошибаясь в датировке этого знакомства: С Андреем Соболем я познакомился в первые годы революции, когда он вернулся в Россию из эмиграции. <…> Это был удивительно мягкий, чуткий и впечатлительный человек (И. А. Белоусов. Литературная Среда: Воспоминания 1880—1928. М.: Никитинские субботники, 1928, с. 195—196). 23. Речь идет о пьесе Они и мы (окончена 12 сентября 1915 г.), которая 6 июня 1916 г. была допущена к представлению в Петрограде. Прошедший цензуру экземпляр этой пьесы хранится в С.Петербургской театральной библиотеке (№ 28254). Параллельно с цензурным комитетом Соболь от правил ее М. Горькому, о чем известно из письма последнего М. Ф. Ан дреевой (до 22 февраля 1916 г.): Еще читал пьесу Соболя — в ней 6 мужчин и одна женщина. Называет ся Они и мы. Нечто сексуальнопсихологическое и, конечно, патологиче ское, но в общем — неясно, для чего нагорожен огород (М. Горький. Пол- ное собрание сочинений: Письма в 24-х томах, т. 12. М.: Наука, 2006, с. 22). 24. Повесть Люди прохожие, о которой говорит Соболь, была напечатана в сентябрьской книжке журнала Современный мир за 1916 г. (с. 3—52). 196 25. Соболь в это время искал приложения своих сил и более всего стре мился попасть на фронт по линии Всероссийского земского союза. № 3 Ярославль 2го <июня 1916 1 > Милый Владимир Германович, до вчерашнего дня ждал я от Вас ответа на свою телеграмму (я ее послал 22 или 23 <мая>), ждал, ждал — потом еще раз телеграфировал, потом написал — и вот вчера снялся с места: уже не хватило терпения ждать, и решил правильно, что, зна чит, не выгорело. Милый Вл<адимир> Гер<манович>, карточку передал, Ежем<есячный> Жур<нал> послал Вам заказным. 2 Пока всего, всего хорошего Вам. Здесь пробуду дня 2 и дальше. Куда? — право, сам не знаю, но знаю, что усидеть не могу на месте. Ждите письма. Жаль, что все так кончилось. Обнимаю Андрей 1. Написано на почтовой карточке; месяц и год устанавливаются по по чтовому штемпелю. 2. См. прим. 2 к предыд. письму. № 4 8го <июня 1916 1 >. Волга. Между Казанью и Самарой. Дорогой Владимир Германович, я на Волге. Письма мои, надеюсь, дошли. Ждал, ждал Вашей телеграммы, не дождался и укатил. Когда «осяду» — напишу. Всего, всего лучшего. А<ндрей> С<оболь> 1. Написано на почтовой открытке с видом Волги и озера на Острове у Саратова; месяц и год устанавливаются по почтовому штемпелю. 197 № 5 ШингакКуль. 14го VI 1916 К. М. Чернову, ст. ШингакКуль Уфим. губ. Сам.Злат. ж. д. Село Дурасово. Дача Рябинина Милый Владимир Германович, в первых строках моего письма уведомляю Вас, что я жив и здоров, чего и Вам желаю на благо русской литературы, а во вторых строках моего письма уведомляю, что поселился я в степи, в Уфимской губернии — и начинаю писать роман из башкирской жизни, под названием Пыль степная. 1 Только что вернулся с рыбной ловли — поймал мало, но зато вдоволь пожарился на солнце, а только что у меня кумыс стрелял, по чище шампанского. У меня уже и друг один есть — Имайка из Балаклы — де ревня соседняя — превеликолепный башкир, жулик, каких мало, но занятный, а главное — хорошо говорит порусски, и он, т<ак> с<казать>, введет меня в башкирскую жизнь, а я, в свою очередь, выведу его. Название рассказа так и будет Имайка из Балаклы. 2 Из Москвы я двинулся в Ярославль, из Ярославля вверх по Волге в Рыбинск, из Рыбинска дальше вверх — до пристани Волга, а уж оттуда вниз — до Самары. В Самаре пробыл два дня — и пошла плясать губерния: 4 дня ухлопал на поиски укромного уголка, верст 150 сделал на лошадях, то сюда, то туда ездил; поселился было в деревне Чибини, у башкиров, но удрал на следующий день — и вот я тут. Перед окнами степь, на заднем плане Дема. 3 Хорошая река, мельница сбоку. Снял деревенскую избу. В гости приходят те лята, куры, свиньи. Хожу босиком и чувствую себя новорож д<енным> младенцем, а так как новорожд<енные> младенцы, как известно, не пишут рассказов, а тем паче пьес — то и я ни чего не делаю. Гдето в одной из мозговых извилин шевелится мысль о какомто сборнике, но я гоню ее (так же, как и мысль 198 о другом сборнике, куда меня приглашал Гальперин. 4 Об этом сборнике я писал Вам маленько, но, как всегда, Вы не со изволили ответить<)>. А теперь вот что, милый Владимир Германович; я вернусь в Москву 20го августа и прошу Вас приложить все усилия, чтоб в 1—10 сентяб<ря> я мог приехать к Вам в качестве пол ноценного сотрудника. Голубчик, приложите все Ваше стара ние и всю Вашу беззаветную любовь ко мне. О московских ничего не знаю, ведь я выехал 31го — и с тех пор ни звука о Москве — ведь адреса у меня не было точного, т<ак> что никто и не писал. Мович уехал до меня. Вчера напи сал Окулову, Соболеву. Про Никандрова тоже не знаю. Но вот вчера в Сев<ерные> Дни послал свой адрес для пересылки пи сем, т<ак> что, возможно, скоро узнаю, где он и что с ним. А Вы меня не забывайте. Черкните, как и что с Вами, когда намерены в Москву, как работа идет и что вообще нового. Буду рад Вашим письмам. Перед отъездом Окулов и я написа ли Чапыгину и Бутягиной. 5 Каков результат — не знаю; ответ получит Окулов. До следующего письма! Всего Вам светлого! Помните, что я всегда рад Вашим письмам. А пока будьте здравы, работай те! Окулов засел за роман. Это больше чем хорошо. Никанд ров привезет с собой 5 томов. Привезите и Вы. И я привезу. Чтó — не знаю, но привезу. Вчера читал новую вещь Арцыба шева — Раба — скучно, нудно и досадно. 6 Плохо одно: у меня газет нет уже 4ый день не знаю, что творится на божьем свете, но зато Имайка из Балаклы говорил мне, что «пубеда». Ко выль в степи весь высох — досадно. Но за плетнем пахнет мя той. Ночью в избе поет сверчок. Я говорю хозяйке: это к сча стью. А она мне отвечает: какое там к счастью — это от навоза. Adieu! 7 1. Задуманный роман Соболь не написал. 2. Такого рассказа у Соболя нет. В ШингакКуль он работал над пове стью Русалочки, которая была напечатана в альманахе Северные дни, см. прим. 18 к п. № 1. 199 3. Река Дёма протекает по территории Оренбургской области жүктеу/скачать 3.08 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|