София аминофф

(Род. 1982)

Но мои корни — в юго-западной части шведоязычной Финляндии, мои предки — финляндские шведы, представители аристократического сословия. Накануне Второй мировой войны они переехали из Выборга, где владели несколькими фабриками, в загородную усадьбу к юго-западу от Хельсинки, где я и выросла.

Что касается моего академического и художественного прошлого, то я изучала литературу, языки и философию в Университете Хельсинки, а также основы драматургии и сценарное мастерство в Хельсинкской театральной академии, занималась театральной критикой, работала завлитом и написала четыре пьесы.

Я чувствую, что как писателя меня почти всегда воспринимают как женщину и как финляндскую шведку. И это, конечно, справедливо, но когда речь заходит о финских писателях мужского пола, то в моей стране обычно не принято специально оговаривать их гендерную и национальную принадлежность, они просто существуют, такие как есть, внутри традиции и пр. Однако меня считают меньшинством вдвойне, и мне кажется, я должна ответить на это в своих текстах.

Феминность для меня — одна из центральных тем. Пожалуй, раньше я больше писала о патриархальной власти и патриархальных отношениях между мужчиной и женщиной, теперь меня скорее интересует соотношение женского и мужского как двух духовных энергий в каждом человеке. Здесь мне приходит на ум Карл Густав Юнг с его представлениями об аниме и анимусе, Эммануэль Левинас и его интерпретация библейской фразы о том, что Бог сотворил мужчину и женщину, — но не как двух отдельных индивидов, а как два начала внутри каждого из нас, и Симона де Бовуар с ее толкованием женского и мужского как имманентности и трансцендентности. Я склонна рассматривать враждебность, агрессию и насилие как подавление, и нередко как подавление именно женского начала, связанное с тем, что мы живем в маскулинной культуре. Для меня подавление женского начала часто приводит к потере божественности, и я пишу об этом тоже.

Мои тексты неотделимы от моей внутренней жизни, они связаны с моим духовным развитием, я часто использую сны и переживания, создавая для них новую форму и контекст. Я также стараюсь отразить в этом внешний мир, показать, как предметы, проблемы и конфликты извне обнаруживаются в мире внутреннем и наоборот. Мне кажется, что в своих текстах я двигаюсь изнутри наружу.

Язык, конечно же, является для меня объектом самого пристального внимания, а финско-шведская культура, это, кроме всего прочего, — язык, разновидность шведского, на котором говорят и пишут в Швеции, и когда я пишу, я стараюсь исследовать и расширять возможности этого языка. В каком-то смысле мне кажется, что я пишу на языковой периферии. Финско-шведскую культуру часто называют очень маленькой комнатой. Театральная сцена, разумеется, тоже в некотором смысле маленькая комната, так что эта метафора может быть применима и к моему творчеству, но мне нравится смотреть шире, хотя бы делать вид, что я существую в куда более широких пространствах — скандинавском и балтийском.»


ВЕТРОПАРК

Синопсис
На берегу моря четыре человека разбивают парк вокруг ветряной электростанции. Их влечет друг к другу, их манит гипнотическое вращение ветрогенератора. Речь, возможно, идет о самоощущении личности, о восприятии жизни. О жизненной энергии и депрессии, о силе деструктивной и созидательной, о трении между внешней и внутренней действительностью.

Кроме того, в деревню приезжает молодая женщина, Агнес. Ее муж, молчаливый рыбак, «выписал ее по каталогу» из какой-то восточной страны. У Агнес нет рук.

В деревне также появляется другая женщина, Лив, несколько старше Агнес. Никто не знает, кто она и откуда, она говорит, что приехала навести порядок в давно заброшенной и забытой хижине на утесе, где жил ее отец. Самой себе она говорит, что приехала писать.

Ульф, молодой человек из деревни, начинает наблюдать за чужаками, и постепенно все они так или иначе увлекаются друг другом и работой по устройству парка.

В то же время, поговаривают о постройке большого ветропарка в открытом море с десятками ветрогенератов.

В то же время, на героев устремлены, или не устремлены взгляды деревенских жителей.

Есть еще один герой, Луис, пожилой мужчина. К нему обращается Лив, потому что не может писать и не справляется со своими переживаниями смерти отца. Между Лив и Луисом устанавливаются своего рода терапевтические отношения и возникает феномен переноса, когда он начинает изображать ее отца; одновременно проясняется образ матери. Грань между правдой и ложью, вымыслом и действительностью, сном и реальностью стирается в серьезных играх этих людей. Сексуальность, любовь, насилие и разрушение поочередно сменяют друг друга в игре не на жизнь, а на смерть, в которой все они ищут себя и выхода для собственного «я», уничтожения собственного «я», ищут то, что больше их самих и всеобъемлюще.

Речь идет о парных констелляциях, об одиночестве, о чувстве раздробленности и ополовиненности. Место действия мне представляется какой-то опустошенной землей, а ключевой вопрос сродни вопросу Парцифаля где искать святое; мой отец — в значении мой бог — умер, где моя божественность? А белые танцовщики на ветру — это как фаллический символ, так и символ богоподобного человека, его души.