Сборник статей наука Жизни Москва Издательство «Сфера» 1999

Издательство «Сфера»

1999

I

II

III

Словарь иностранных слов и выражений

Предисловие

Настоящий сборник продолжает собрание философской публицистики Е.П.Блаватской. В нем представлены статьи, написанные в 1887-1888 гг. и опубликованные в журналах «Theosophist» (Мадрас), «Lucifer» (Лондон) и «Le Lotus» (Париж).

«Оккультизм — это не магия, хотя магия и является одним из его орудий», «Оккультизм есть наука жизни, искусство жить» — этими афоризмами открывается очередной сборник Е.П.Блаватской, одна из статей которого так и называется — «Наука жизни».

Чуткая к происходящему в науке и обществе, Е.П.Блаватская не могла пройти мимо лекции Л.Н.Толстого, прочитанной им в Московском Психологическом Обществе. В своей статье она приводит довольно пространный фрагмент этой лекции, называя ее «кратким практическим руководством, альфой и омегой полноценной психической (если не духовной) жизни», говоря о том, что Л.Н.Толстой открывает загадку жизни одним из наивысших ключей.

Наука жизни, путь самопознания, происхождение зла — неизменны поиски ответов на вечные вопросы. Многие ошибки подстерегают на этом пути. Упредить их, уберечь человечество от заблуждений — искреннее желание Е.П.Блаватской. Из далекого XIX века посылает она нам наставление о нашей жизни, во всех статьях напоминая о смене «психологического цикла» и устремляя взор в будущее человечества: «...двадцатое столетие несет человечеству новые, невиданные испытания и потому может стать последним столетием нынешней эры».

«Горе незнающим и неподготовленным» — и Е.П.Блаватская вносит свой вклад в развитие науки жизни, напоминая нам и о грозящей опасности увлечения черной магией, и о заблуждениях, существующих в науке, и о сложностях, подстерегающих ученика, стремясь как можно полнее раскрыть красоту Бытия, увлечь истинным знанием, предложить новые пути развития науки.

«Мы живем в атмосфере мрака и отчаяния, но только потому, что наши глаза опущены вниз и взоры прикованы к земле со всеми ее физическими и чисто материальными проявлениями. Но если вместо этого человек на своем жизненном пути будет глядеть не в небо, поскольку это всего лишь красивая метафора, но в себя самого, сосредоточившись на своем внутреннем мире, то сможет вскоре освободиться от удушающей хватки огромной змеи, имя которой — иллюзия».

Завершается сборник статьей «Практический оккультизм», в которой Е.П.Блаватская отвечает людям, ищущим практического наставления в оккультизме, и дает комментарии к фрагментам из «тайных» правил, которыми руководствуется каждый учитель на Востоке.

В приложение вошло письмо Учителя Мудрости «Несколько слов о повседневной жизни», а также очерк Ч.Джонстона, написанный им после встречи с Е.П.Блаватской, и автобиографические статьи Б.М.Цыркова об авторе нескольких произведений мистического характера М.Коллинз и известном теософе Ф.Гартмане.

Е.А.Логаева

АФОРИЗМЫ

Оккультизм — это не магия, хотя магия и является одним из его орудий.

Оккультизм — это не накопление сил психических или интеллектуальных, хотя и те, и другие — его слуги. Оккультизм также не погоня за счастьем, в общепринятом понимании этого слова, ибо первый шаг к нему — жертва, второй — самоотречение.

В основе жизни лежит жертвоприношение индивидуального целому. Каждая клетка живого тела должна пожертвовать собой ради усовершенствования целого; если же она этого не делает, болезнь и смерть преподносятся ей как урок.

Оккультизм есть наука жизни, искусство жить.

Впервые опубликованы в журнале «Lucifer», vol. I, № 1, September, 1887, p. 7; на русском языке — Блаватская Е.П. Наука жизни. — М., Сфера, 1999. С. 7. Пер. Ю.А.Хатунцева.

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ПЛАНЕТЫ

Ни одна звезда из мириадов, сияющих на огромном полотне ночного неба, не может состязаться в яркости с планетой Венерой. Ей уступает даже Сириус-Сотис — собачья звезда, возлюбленная Изидой. Венера — настоящая царица всех наших планет, жемчужина в венце нашей Солнечной системы. Эта прекрасная утренняя и вечерняя звезда вдохновляет поэтов и сопутствует одинокому пастырю. Но не будем забывать, что

Звезды не только светят, но и учат,

хотя их тайны до сих пор неведомы большинству людей, включая астрономов. Поистине, они — «и красота, и тайна». Однако, если верить Байрону, «обычно полагают, что там, где тайна, всегда таится зло». Таким образом, извращенное злобой человеческое воображение смогло разглядеть зло даже в этих ясных глазах, глядящих на наш мир сквозь пелену эфира. Следовательно, жертвами клеветы и наговоров могут быть не только отдельные мужчины и женщины, но и целые звезды и планеты. Известно, что репутация и сама судьба человека или группы людей часто приносятся в жертву интересам другого человека или группы людей. И эта несправедливая практика, увы, имеет место не только внизу, на земле, но уже распространилась и на небеса, ибо Венера — сестра нашей Земли¹ — оказалась принесенной в жертву нашей маленькой планете ради вящего утверждения ее «богоизбранности». Венере была уготована роль козла отпущения, Азазэля² звездного неба, взявшего на себя грехи Земли, или, вернее, грехи одного из сословий рода человеческого — духовенства, оклеветавшего прекрасное светило с низменною целью: принизив ярчайшую из планет, возвысить себя и укрепить власть над суеверной и невежественной толпой, сделав свое могущество фактически незыблемым.

Это произошло в средние века. И теперь грех лежит у порога христианства — грех его научных вдохновителей, возведших заблуждение в ранг религиозной догмы (что, впрочем, можно назвать скорее правилом, нежели исключением).

В самом деле, весь небесный мир, планеты и их владыки, древние боги поэтического язычества — Солнце, Луна, стихии и все неисчислимое сонмище миров (во всяком случае, те из них, которые были известны отцам церкви) — разделили ту же участь. Их всех оболгали и унизили, руководствуясь одним лишь неукротимым желанием — во что бы то ни стало доказать, что одна маленькая теологическая система, созданная на основе и из исходного материала все того же язычества, является единственно правильной и священной, а все, что предшествовало ей или появилось позже, целиком и полностью ошибочно. Нам предлагают уверовать в то, что Солнце и звезды и даже сам воздух очистились и «спаслись» от первородного греха и сатанинского языческого элемента лишь после 1 г. н.э. Схоластам и схолиастам³, чья природа «не приемлет ни кропотливого исследовательского труда, ни последовательных умозаключений», удалось-таки доказать, на радость непогрешимой церкви, что до Рождества весь Космос находился под властью Сатаны (довольно сомнительный комплимент в адрес Бога!); и христианам пришлось поверить этому под страхом осуждения. Никогда утонченная софистика и казуистика не проявляли столь явственно свое истинное лицо, как в случае с экс-сатанизмом и последующим «спасением» различных небесных тел. И прекрасная, но несчастная Венера пострадала в этой войне с так называемыми божественными аргументами в гораздо большей степени, нежели ее звездные коллеги.

Но в то время как история прочих шести планет — их постепенного преображения из греко-арийских богов в семитских демонов и, наконец, в «божественные атрибуты семи очей Господа» — известна лишь образованным людям, история Венеры-Люцифера уже давно стала домашней притчей чуть ли не во всех, даже самых безграмотных семьях в римско-католических странах.

И все же ради тех, кто, возможно, не знаком с этим разделом астральной мифологии, воспроизведем этот сюжет еще раз.

Венера, которую Пифагор называл за ее неповторимую яркость sol alter, не могла не привлекать самого пристального внимания древних теогонистов. Прежде чем Венера стала называться Венерой, в до-гесиодовской теогонии ее называли Эосфором (или Фосфором) и Геспером, детьми зари и сумерек. Более того, у Гесиода эта планета разделена на два божественных существа. Это два брата: Эосфор (на латыни Люцифер) — утренняя звезда, и Геспер — вечерняя звезда. Они — дети Астрея и Эос, звездного неба и зари, а также Кефала и Эос (Theog., 378-382; Hyginus, Poeticфn Astronomicфn, II, XLII). Преллер⁴, цитируя Дешарма⁵, называет Фаэтона идентичным Фосфору, или Люциферу (Griechische Mythologie, I, 365). И, ссылаясь на авторитет Гесиода, добавляет, что Фаэтон был сыном все тех же вышеупомянутых божеств — Кефала и Эос.

Когда Фаэтон, или Фосфор, «яркое утреннее светило», был еще юношей, его увезла Афродита (Венера), чтобы сделать ночным сторожем своего святилища (Theog., 986-991). Он был «звездой светлой и утренней» (см.: Отк., XXII, 16), которую возлюбила за яркий свет богиня зари Аврора; постепенно затмевая сияние своего возлюбленного, богиня как бы похищает звезду, чтобы затем снова возвратить ее на вечерний горизонт, где она охраняет небесные врата. Ранним утром Фосфор, «выйдя из вод Океанских, священную в небо возносит главу, дабы всем возвестить света божественного приближенье». (Илиада, XXIII, 226; Одиссея, XIII, 93-94; Virgil, Aeneid, VIII, 589; Decharme, Mythologie de la Grece Antique, p. 247.) С факелом в руке он летит сквозь космос перед колесницей Авроры. А вечером он становится Геспером — «самой прекрасной звездою из всех, что сияют на небе» (Илиада, XXII, 317-318). Он — отец Гесперид, охраняющих вместе с драконом золотые яблоки; прекрасный гений с ниспадающими золотыми локонами, воспетый и прославленный во всех древних эпиталамах (свадебных песнях как греков-язычников, так и ранних христиан). Когда ночь подходит к концу, он возглавляет свадебный кортеж, чтобы доставить новобрачную в объятия ее жениха. (Decharme, Mythologie de la Grece Antique, p. 248.)

Пока, как видим, не заметно никакого сближения и никакой аналогии между поэтической персонификацией звезды (чисто астрономическим мифом) и сатанизмом христианской теологии. Напротив, описание планеты под именем Геспера (вечерней звезды) и тесная связь последнего с греческим эдемским садом и охраняющим его драконом навевают, при наличии достаточной свободы воображения, до боли знакомые ассоциации с третьей главой книги «Бытие». Но этого явно недостаточно для оправданного возведения теологической стены из клеветы и искажений, призванной полностью отделить христианство от язычества.

Но из всех греческих эвгемеризаций⁶ Люцифер-Эосфор является, возможно, самым сложным для истолкования. У римлян планета стала Венерой, или Афродитой-Анадиоменой — рожденной из пены богиней, Божественной Матерью, тождественной финикийской Астарте и еврейской Астарот. Всех их связывали с Утренней Звездой и называли Девами Моря, или Mar (отсюда — Мария), Великой Бездны. Все эти титулы применяются ныне римской церковью по отношению к христианской Деве Марии. Все эти древние богини были связаны с луной и полумесяцем, с драконом и планетой Венерой. Но эти же атрибуты относятся и к матери Христовой. И если финикийские мореплаватели, руководствовавшиеся в своих странствиях вечерней и утренней звездой («оком их богини-матери», служившим им маяком), укрепляли на носу судов изображения богини Астарты (или Афродиты, Венеры Эрикинии), то разве не то же по сути делают по сей день моряки-католики, устанавливающие на носу кораблей Мадонну — благословенную Деву Марию, именуемую также «Девой Морской»? Признанная покровительница христианских моряков, их звезда — «Stella Del Mar»... изображается стоящей на полумесяце. Подобно древним языческим богиням, она тоже «Царица Небесная» и тоже «Утренняя Звезда».

Объясняет это что-нибудь или нет — пусть решает сам читатель. Мы же добавим, что Венера-Люцифер не имеет ничего общего с тьмою, ибо она — свет. Само слово «люцифер» означает «светоносный», подразумевая первый направленный луч, разрушающий губительную беспросветность ночи. Когда же планету-звезду назвали Венерой, она превратилась в символ зари, стала целомудренной Авророй. Профессор Макс Мюллер небезосновательно предполагает, что Афродита, рожденная из моря, является персонификацией утренней зари — самого красивого в природе зрелища (Lectures on the Science of Language, II, p. 408-409), поскольку до своей ассимиляции греками Афродита была персонификацией Природы, жизнью и светом языческого мира, что подтверждается восторженным обращением Лукреция к Венере, которое цитирует в своем сочинении Дешарм. Это божественная Природа во всей своей полноте; Адити-Пракрити до того, как она превратилась в Лакшми. Это та Природа, пред величественным и светлым ликом которой «улетают ветры, умиротворенное небо изливает потоки света и улыбаются морские волны» (Лукреций)⁷.

Когда же ее отождествляли с сирийской богиней Астартой (Иеропольской Астарот), сияющая планета персонифицировалась как величественная женщина, держащая в одной руке факел, а в другой — крестообразный жезл с изогнутым навершием. (См.: Lucian, De Dea Syria; Cicero, De Natura Deorum, lib. III, cap. XXIII.) Наконец, астрономически планета изображается в виде шара, установленного на вершине креста — символа, с которым не пожелал бы соседствовать ни один дьявол; тогда как планета Земля изображается в виде сферы, расположенной под крестом.

Но эти кресты никак не могут быть христианскими символами; в них мы видим египетский крукс ансата — атрибут Изиды (Венеры, Афродиты, словом — Природы) или планету . Изображение Земли в виде перевернутого крукс ансата также имеет огромное оккультное значение, на котором, впрочем, нет необходимости останавливаться в настоящий момент.

Что же говорит по этому поводу церковь, и как она объясняет сие «несовместимое сочетание»? Церковь верит в дьявола и, разумеется, не захочет расстаться с ним. «Дьявол — один из основных столпов веры», — нимало не краснея, признается поборник Ecclesia Militans⁸.

Все александрийские гностики говорят нам о падении эонов⁹ и плером¹⁰, и все они связывают это падение с желанием знать, —

пишет другой доброволец из той же самой армии, как обычно, клевеща на гностиков и отождествляя желание знать (или оккультизм, магию) с сатанизмом¹¹. И тут же цитирует текст «Philosophie de l’Histoire» Шлегеля¹², дабы показать, что семь руководителей (планет) «Поймандра»¹³,

посланные Богом разделить проявленный мир на семь кругов, влюбились в свою собственную красоту¹⁴; и это самопоклонение приобрело такие масштабы, что в конце концов привело их к падению.

Таким образом, ангелы согрешили, и самое прекрасное из творений Господних «восстало против своего Создателя». Это творение, следуя теологической фантазии, и есть Венера-Люцифер, или, вернее, Дух или Владыка этой планеты, оживляющий ее. Данное учение основывается на следующем рассуждении. Трое главных героев звездной катастрофы, описанной в «Откровении», согласно свидетельству отцов церкви, суть «Verbum, Люцифер, его похититель, и великий Архангел, победивший Люцифера». Их «чертоги» (астрологи называют их «домами») расположены на Солнце, Венере-Люцифере и Меркурии, что совершенно очевидно, поскольку расположение этих небесных тел в Солнечной системе соответствует иерархическому расположению «героев» главы XII «Откровения», а «их имена и судьбы» (?) тесно связаны в теологической (экзотерической) системе «с этими тремя великими метафизическими названиями». (De Mirville, Memoire addressed to the Academy, vol. IV, p. 159-160.)

В результате этого теологического предания, Венера-Люцифер была превращена в сферу и владение падшего архангела-сатаны до его отступничества. А необходимость привести это заявление в соответствие с тем фактом, что метафора «Утренняя Звезда» применяется также и к Иисусу и к его непорочной матери и что планета Венера-Люцифер входит к тому же в число «звезд» семи планетарных духов, коих почитают под другими именами приверженцы римско-католической церкви¹⁵, побудила поборников латинских догм и верований выдвинуть следующее объяснение:

Люцифер — завистливый сосед Солнца [Христа] — сказал себе в великой гордыне своей: «Я поднимусь так же высоко, как и оно!» Но Меркурий [Св. Михаил] не дал ему исполнить задуманное, хотя и его сияние тоже затмевают ослепительные лучи Солнца, и даже больше, нежели свет Люцифера; и теперь Меркурий — единственный, кому доверено приближаться к Солнцу и быть стражем славы его. (De Mirville, Des Esprits, etc., vol. IV, p. 160.)

Но если эти учения теологического христианства верны, то речь может идти скорее о стражах его «бесславия».

Однако здесь не замедлило проявиться раздвоенное копыто иезуита. Рьяный защитник римско-католического демонопоклонства и в то же время поборник культа семи планетарных духов делает вид, что его очень удивляют совпадения, существующие между древними языческими и христианскими преданиями, между сказкой о Меркурии и Венере и исторической правдой о Св. Михаиле «ангеле лица» — земном двойнике, или ferouer Христа. Об этих совпадениях он говорит следующее:

... подобно Меркурию, архангел Михаил — друг Солнца, его ferouer, можно даже сказать — его Митра, ибо Михаил — психопомпический гений, провожающий отлетевшие от тел души в предназначенные для них обители, и, подобно Митре, он — известный противник демонов. (De Mirville, Des Esprits, etc., vol. IV, p. 160.)

В качестве подтверждения процитированного выше вывода приводится недавно обнаруженная (Хвольсоном) книга набатеев¹⁶, в которой зороастрийский Митра назван «великим недругом планеты Венеры»¹⁷. (De Mirville, Des Esprits, etc., vol. IV, p. 160.) В этом что-то есть. Какое откровенное признание абсолютного тождества небесных персонажей, а также наличия заимствований из самых разных языческих источников! Весьма любопытное, хотя и несколько бессовестное. Как в более древней маздеистской аллегории Митра завоевывает планету Венеру, так и в христианской традиции Михаил поражает Люцифера и оба победителя получают в качестве боевого трофея планету побежденного божества.

Митра владел в древние времена [сообщает Деллингер] звездой Меркурий, расположенной между Солнцем и Луной, но затем получил планету побежденного и с момента своей победы отождествляется с Венерой. (Paganisme et Judaisme, vol. II, p. 109.)

В христианской традиции, — добавляет ученый маркиз Мирвиль,

...Св. Михаилу были дарованы на Небесах трон и чертог поверженного им врага. Более того, подобно Меркурию — [демоно-]богу, коему в золотые для него времена язычества были посвящены все мысы на земле, в нашей религии Архангел является святым покровителем все тех же мысов. (De Mirville, Des Esprits, etc., vol. IV, p. 160, 162.)

А это значит (если это вообще хоть что-нибудь да значит), что сейчас (по крайней мере) Люцифер-Венера является священной планетой, не имеющей ничего общего с Сатаной, коль скоро ее законным наследником стал Cв. Михаил.

Следом за вышеупомянутой ремаркой идет достаточно хладнокровный вывод:

Очевидно, что язычество использовало [причем намного раньше], и довольно умело, все основные черты и характеристики князя лица Господня [Михаила], применив их к Меркурию, египетскому Гермесу-Анубису и гностическому Гермесу-Христу. Каждый из них исполнял функции первого божественного советника и считался богом, ближе всех стоявшим к солнцу, quis ut Deus. (De Mirville, Des Esprits, etc., vol. IV, p. 160.)

Уточним только, что это Св. Михаил позаимствовал со временем все указанные титулы и атрибуты. Это добрые отцы церкви и мастера-масоны из храма церковного христианства хорошо знали, как использовать языческий материал для своих новых догматов.

Достаточно изучить некоторые египетские картуши, на которые указывал еще Розеллини («Egypte», vol. I, p. 283), чтобы обнаружить в них Меркурия (двойника Сириуса в нашей Солнечной системе) под именем Сотис, коему неизменно предшествуют такие титулы, как «sole» и «solis custode, o sostegno, dei dominati... il forte, grande dei vigilanti» — «страж солнца, охранитель царств и сильнейший из всех неусыпно бодрствующих». Все эти эпитеты и атрибуты связываются ныне с Архангелом Михаилом, унаследовавшим их от демонов язычества.

Более того, те, кто бывал в Риме, могут подтвердить удивительный факт присутствия в Ватикане статуи Митры в качестве одного из известнейших христианских символов. Для мистиков это предмет особой гордости. Они усматривают

...в его львиной голове и орлиных крыльях, присущих храброму Серафиму, повелителю пространства [Михаилу]; в его кадуцее, копье, в двух обернувшихся вокруг него змеях борьбу доброго и злого начал, а в двух ключах, которые упомянутый Митра держит, подобно Св. Петру, — ключи, которыми Серафим-покровитель последнего открывает и закрывает Небесные врата, astra cludid et recludid. (De Mirville, Des Esprits, etc., vol. IV, p. 162.)

Подводя итог вышесказанному, мы можем утверждать, что теологический роман о Люцифере основан на различных мифах и аллегориях языческого мира и что это — не переданная через откровение догма, но чисто человеческое изобретение, призванное поддержать суеверие.

Меркурий является одним из приближенных к Солнцу или египетских кинокефалов (дословно — сторожевых псов Солнца); другим является Эосфор — самая яркая из планет, «qui mane oriebaris», рано встающая, или по-гречески — ορθρινος. Она идентична Амону-Ра, египетскому светоносцу, и называется всеми народами «вторым порождением света» (первое — Меркурий), началом его (Солнца) путей мудрости (Архангела Михаила также называют principum viarum Domini).

Так чисто астрономическая персонификация, основанная на оккультном значении, которое, похоже, никто за пределами сферы восточной мудрости так и не смог разгадать, превратилась в религиозную догму, неотъемлемую часть христианского откровения. Но неуклюжая замена персонажей явно не в состоянии убедить людей вдумчивых в том, что в одну и ту же троицу могут входить, с одной стороны, Слово или Иисус, Бог и Михаил (с дополняющей их иногда Пречистой Девой) и, с другой стороны, Митра, Сатана и Аполлон-Абаддон (и все это исключительно по прихоти и собственному почину римско-католических комментаторов). Если Меркурий и Венера (Люцифер) являются (в астрономическом плане, благодаря их орбитам и расположению относительно Солнца) символами Бога-Отца, Сына и их викария Михаила — Победителя Дракона в христианском предании, то как же мы можем называть Аполлона-Абаддона — Повелителя Бездны, Люцифера, Сатану или Венеру демонами и дьяволами? И если нам говорят, что победитель или Меркурий-Солнце, или тот же Св. Михаил из «Откровения», получил в награду за свой подвиг имущество поверженного ангела, а именно — его планету, то почему позор и посрамление до сих пор должны преследовать очищенное таким образом светило?

Люцифер стал теперь «Ангелом Лица Господня»¹⁸, поскольку «это лицо отражается в нем». А по нашему мнению — прежде всего потому, что поток солнечных лучей, отражаемых поверхностью Меркурия, в семь раз интенсивнее того, что достигает нашей Земли, и вдвое сильнее светового потока, освещающего поверхность Люцифера-Венеры.

Таким образом, у христианского символа снова обнаруживается астрономическое происхождение. Однако и с астрономической, и с мистической, или символической, точки зрения Люцифер так же безупречен, как и любая другая планета. И выдвигать в качестве доказательства его демонической природы и тождества с Сатаной очертания полумесяца Венеры, напоминающие отломанный рог, — форменная чушь. А связывать это явление с «мистическим драконом» из «Откровения» и его рогами, «один из которых оказался отломанным»¹⁹, как это утверждают два французских демонолога — маркиз де Мирвиль и шевалье де Мюссо, поборники воинствующей церкви, и надеяться, что современный читатель — читатель второй половины нынешнего столетия — поверит в это, равносильно оскорблению общественного вкуса.

И кроме того, у дьявола не было никаких рогов вплоть до IV века христианской эры. Это чисто патристическое изобретение, вызванное стремлением связать бога Пана и языческих фавнов и сатиров с сатанинским преданием христианства. Демоны язычества были такими же безрогими и бесхвостыми, как и сам Архангел Михаил в представлении своих почитателей. В языческом символизме «рога» были признаком божественной власти и творческих способностей, а также символом плодородия в природе. Отсюда бараньи рога Амона, Бахуса и Моисея на древних изображениях, коровьи рога у Изиды и Дианы, и т.д., и т.п., и даже у самого Господа Бога пророков Израиля. Ибо Аввакум свидетельствует о том, что «избранному народу» этот символизм был так же близок, как и язычникам. В главе III, 3-4, этот пророк говорит о «Святом — от горы Фаран» и о Господе Боге, «от Фемана грядущем», добавляя, что «блеск [Его славы] — как солнечный свет», а «от руки Его лучи (рога), и здесь тайник Его силы».

И наконец, прочитав текст «Книга пророка Исаии» в его еврейском оригинале, можно убедиться в том, что в главе XIV, 12, речь идет вовсе не о Люцифере, но просто о «яркой звезде»²⁰ — חילל, Хиллель. И невозможно не удивляться тому, что даже образованные люди конца нашего столетия настолько невежественны, что до сих пор связывают ярчайшую из планет (равно как и многие другие объекты и явления в природе, по аналогичным причинам) с дьяволом!²¹

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. I, № 1, September, 1887, p. 15—22; на русском языке — Блаватская Е.П. Наука жизни. — М., Сфера, 1999. С. 8—22. Пер. Ю.А.Хатунцева.

СОВРЕМЕННЫЙ ИДЕАЛИЗМ ХУЖЕ МАТЕРИАЛИЗМА

То, о чем здесь пойдет речь, разумеется, поможет нынешнему слепому материализму не больше, чем компресс покойнику; и еще менее благоприятное впечатление эта статья произведет на сторонников гило-идеализма²² (как теперь называют этот гибрид неверно истолкованного Протагора²³ с Бюхнером²⁴).

У теософии сегодня нет более опасного врага, чем гило-идеализм — этот верный союзник материализма. Я говорю это потому, что мы, хотя и отвергаем и то, и то другое как систему, признаем большинство физических феноменов, зафиксированных наукой, отказываясь принять только те заключения, которые она из этих феноменов выводит; признавая составляющие немаловажный элемент европейского идеализма ведантистские доктрины, мы в то же время отрицаем его глубоко философичные и безупречно логичные выводы. Эти выводы, предлагаемые нам как материализмом, так и идеализмом, простираются настолько далеко, что в своем конечном синтезе они практически сходятся на позициях атеизма и пессимизма. Ведь последнее слово их обоих — альфа и омега современного мышления (все равно, лежат ли в его основе свойства грубой материи или же нигилизм идеалистических спекуляций) — есть печальное отрицание какой бы то ни было возможности будущего существования в духе. На первый взгляд, между этими двумя системами пролегла бездонная пропасть, но на практике они уже отыскали общую платформу, позволяющую им сойтись, чтобы пожать друг другу руки. Сегодняшний материализм стал лишь чуточку наукообразнее, в сравнении с примитивными измышлениями Бюхнера и Молешотта²⁵. Это все та же мертвая голова с тем же традиционно жутким оскалом оголенных зубов, но теперь она украшена венком из риторических цветочков, сплетенным из неподражаемого красноречия м-ра Тиндаля. Что же касается идеализма, к какой бы школе он ни принадлежал, то он превратился в «двойную карикатуру» — на Канта и Шопенгауэра. Всякое обобщение требует «точности и правомочности»; достаточно взглянуть на отношение материалистов (или реалистов) и идеалистов к тому, что Дж.С.Милл называет «театром военных действий метафизики» (проблема внешнего мира), чтобы убедиться в этом.

Материализм утверждает, что материя — или вечная Вселенная — существует независимо от воспринимающего ее разума, что объект, говоря иными словами, развил из себя субъект, который в свою очередь отражает своего создателя в своем воображении.

(Чистый) идеалист, напротив, скажет: «Вовсе нет; это разум в процессе своего эволюционного развития создает материю, и потому последняя существует исключительно в нашем сознании. Все, что мы знаем или можем узнать, следует рассматривать как состояния нашего собственного сознания; все объекты выглядят так, как они выглядят, лишь в силу того, что таковыми они представляются воспринимающему их Эго — его ощущениям и, следовательно, имеют чисто феноменальную природу; таким образом, одновременно с разрушением разума исчезает вся структура кажущейся объективности».

Но в чем же, позвольте спросить, такой идеалист «идеальнее» материалиста? Один априорно отвергает возможность существования чего бы то ни было помимо материи; другой вообще все отрицает — и материю, и дух; но эти две позиции, как ни странно, отнюдь не являются взаимоисключающими. Ибо, с одной стороны, понятно, что реалист никак не смог бы осознать факт независимого существования внешнего мира, не осознав предварительно факта своей собственной субъективности; и с другой стороны, (чистый!) идеалист ничего не может противопоставить утверждению науки о существовании объективной Вселенной за много эонов до появления первых проблесков человеческого сознания.

Из этого затруднения нас может вывести, пожалуй, только компромисс между этими двумя противоборствующими системами, известный под разными названиями, такими, как трансформированный реализм, трансцендентальный реализм или — наиболее точный вариант — объективный (в отличие от чистого) идеализм (если, конечно, этот трансформированный реализм воспринимает объект и субъект в той же манере, что и ведантисты-оккультисты). Согласно этой компромиссной системе, внешний мир нашего нынешнего сознания представляет собой результат совместного действия объекта и субъекта; хотя материя и не существует сама по себе, но, с появлением индивидуального разума, становится осознаваемым проявлением объективности некоей неизвестной субстанции (неизвестной только непосвященным). Разум преобразует впечатления, получаемые извне — из мира ноуменов, в панораму чисто субъективных представлений. Объект, таким образом, предстает перед сознанием в виде феномена, но первоначальный импульс все-таки приходит извне. Субъект и объект — как ноумены — одинаково реальны, но объект чувственного восприятия есть сугубо субъективное творение. Возьмем, для примера, Солнце. Реалисту это сияющее светило представляется существующим вовне, независимо от нашего разума, как это и подсказывает нам наше восприятие. Для идеалиста это — порождение разума, исчезающее вместе с ним. Но для объективного идеалиста вместе с разумом исчезает только феноменальное Солнце, тогда как неизвестная субстанция, истинная природа которой выходит за рамки человеческого понимания и восприятия, остается.

Тот, кто желает побольше узнать об этом, пусть прочтет веданту и философию йоги Патанджали (в эзотерическом ключе). И тогда ему станет понятен истинный смысл таких высказываний, как: «Познавший себя выходит за пределы страдания» (Чхандогья Упанишада, VII, i, 3); и опять же: «Тот, кто познал Высшего Брахмана, сам становится Брахманом» (Мундака Упанишада, III, ii, 9).

Только «совокупное невежество» (как называет это явление Ведантасара) могло подтолкнуть наших оппонентов к тем научным определениям, примерами которых могут служить некоторые перлы, то и дело встречающиеся в сочинении д-ра Левинса «Что такое религия». Мы можем порекомендовать прочесть его хотя бы ради красоты и чистоты языка. И хотя автор критического анализа этого сочинения (Wm.Bell McTaggart. An Examination and Popular Exposition of the Hylo-Idealistic Philosophy. London, 1884.) также рекомендует читателю помнить, что «философия д-ра Левинса внешне вполне правдоподобна», вряд ли будет преступлением настоять на более углубленном анализе учения, претендующего на замену всех древнейших, древних и ныне исчезнувших философий гило-идеализмом, который представляет собой, по мнению автора книги, научный синтез материализма и идеализма (воды и масла); или, как говорит критик: «материя, материя повсюду», справедливо добавляя при этом, что в случаях с чисто материалистическими или идеалистическими гипотезами «обе крайности ведут к грубым — и даже немыслимым — несуразностям в умозаключениях». Что же говорит нам д-р Левинс?

...Под гило-идеализмом я подразумеваю не что иное, как менее сомнительную и самоочевидную форму термина «психология»... [который] является общепринятым и привычным для рационального человеческого сознания, в отличие от оккультного и нездорового мистицизма онтологии или метафизики... Таким образом, психология остается сравнительным и феноменальным учением о жизни... и человеческом знании, начинающемся и заканчивающемся как антропоморфоз и автоморфоз, что вполне соответствует гило-идеализму — рациональной, или мозговой, теории разума и материи... Позвольте мне, без дальнейших предисловий, заявить, что гилозоическая теорема жизни и мироустройства может быть сформулирована как самоочевидная и абсолютная невозможность (заключенная в самой природе вещей) перешагнуть или выйти каким бы то ни было образом за пределы нашей анатомии, нашего собственного сознательного Эго [которое, таким образом, отождествляется с анатомией!], поскольку не-Эго, неправильно называемое «внешней Вселенной», является всего лишь объективным, или проецируемым, образом нашей самости, а не vera effigies (или подлинной субстанцией) каких-либо внешних по отношению к этой самости «вещей»... Все реальное и нереальное, абстрактное и конкретное — от Божественного и далее вниз — представляет собой не что иное, как просто идеальные, или феноменальные, образы... необходимым физическим базисом, протоплазмой или мастерской для которых служит везикуло-нейрин или серое вещество полусферических нервных центров... — функция физического организма и в то же время — fons et origo всей познавательной способности. Становится совершенно очевидным, что в свете современного мышления объективный мир может претендовать самое большее на относительное существование... Иными словами, это просто постулирование солидарности Эго и не-Эго, соответствующее современной диагностике психоза в медико-психологической симптоматологии как везикуло-невроза в действии... [!]

Вот такое «ясное» и убедительное изложение последних достижений современного мышления.

Статья впервые опубликована в журнале «Theosophist», vol. XVIII, № 1, October, 1896, p. 9—12. Нет никаких сведений относительно возможной даты ее написания. Однако сам текст указывает на то, что появилась она как раз в то время, когда на страницах «Lucifer» развернулась обстоятельная дискуссия по вопросам гило-идеализма. Данная дискуссия имела место осенью 1887 г., вскоре после основания «Lucifer».

На русском языке — Блаватская Е.П. Наука жизни. — М., Сфера, 1999. С. 23—29. Пер. Ю.А.Хатунцева.

ЗНАМЕНИЯ ВРЕМЕНИ

Отрадно наблюдать, как из года в год на глазах меняется общественное мнение, быстро эволюционируя в сторону мистицизма. Неоспоримо то, что разум образованного человека стремится освободиться от тяжелых оков материализма. Безобразная гусеница корчится в предсмертных муках, разрываемая мощными усилиями психической бабочки, стремящейся вырваться из своей тюрьмы, возведенной «по всем правилам науки»; и каждый новый день приносит нам радостное знамение в виде одной, а то и нескольких ментальных бабочек, выпорхнувших на свободу.

Как справедливо отмечает в своем сентябрьском выпуске нью-йоркский журнал «Path», когда «теософская или смежная с нею тематика» становится «основой для сюжетов литературных новелл» (а также научных статей и брошюр, — можем добавить мы), «это означает только одно — интерес к указанной тематике уже распространился среди всех слоев общества». Появление подобной литературы является «парадоксальным доказательством того, что оккультизм уже перешел из сферы новомодного развлечения в сферу серьезного изучения». Читателю достаточно всего лишь бросить ретроспективный взгляд на публикации последних лет, чтобы убедиться в том, что такие темы, как мистицизм, магия, колдовство, спиритуализм, теософия, месмеризм (или как его сейчас называют — гипнотизм), словом, все возможные проявления оккультной стороны природы, постепенно завоевывают господство во всех областях литературы. Их влияние растет пропорционально стараниям дискредитировать всякие попытки приоткрыть истину и задушить исследования как в области теософии, так и в области спиритуализма, вываляв в смоле и перьях их наиболее известных трибунов, первопроходцев и защитников.

Основой для всей мистической и теософской литературы стал «Мистер Айзекс» Ф.Мариона Кроуфорда. За ним последовал его же «Зороастр». Затем были «Роман двух миров» М.Корелли; «Странная история д-ра Джекиля и м-ра Хайда» Р.Льюиса Стивенсона; «Падший Идол» Ф.Энсти; «Копи царя Соломона» и трижды знаменитая «Она» Генри Райдера Хаггарда; «Влечение» и «Брат Тени» миссис Кэмпбелл-Праед; «Дом слез» Эдмунда Дауни и множество других, менее значительных вещей. Ныне мы наблюдаем новую волну аналогичной литературы, представленную «Дочерью тропиков» Флоренс Мерриэт и «Необычайными приключениями Люси Смит» Ф.Ч.Филипса. Нет нужды подробно перечислять здесь те сочинения, авторами которых являются признанные теософы и оккультисты. Достаточно будет сказать, что многие из этих работ замечательны, а некоторые абсолютно научны (такие, как: «Разоблаченная каббала» С.Л.Макгрегора Матерса, «Парацельс: магия Белая и Черная» д-ра Ф.Гартманна и др.). Необходимо упомянуть также о том, что теософия уже пересекла Ла-Манш и теперь пробивает себе дорогу во французскую литературу. «La France» публикует весьма оригинальный роман Ш.Шиншолля, преисполненный теософии, оккультизма и месмеризма, он называется «Верховная Жрица» («La Grande Pretresse»); а в «La Revue politique et litteraire» (от 19 февраля 1887 и далее) печаталась повесть, подписанная псевдонимом Т. Бенцон, под названием «Освобождение», в которой эзотерические учения и адепты упоминаются в связи с именами знаменитых теософов. Знамение времени!

Литература (особенно в странах, где нет государственной цензуры) — это пульс и сердце общества. К тому же ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что если бы отсутствовал спрос, то не было бы и предложения. Нынешняя литература носит, конечно же, развлекательный характер; но как раз поэтому она без сомнения является тем зеркалом, в котором объективно отражаются интересы и вкусы общества. Безусловно, консервативно настроенные редакторы, а также подчиненные им корреспонденты и репортеры продолжают время от времени искажать в печати честные лица мистического спиритуализма и теософии, а некоторые из них даже позволяют себе иногда грубые личные выпады. Но если они этим кому-то и вредят, то только своей собственной репутации, так как редактора, позволяющего себе грубые персональные нападки, вряд ли кто-то сможет заподозрить в избытке культуры и хорошего вкуса. Напротив, их старания приносят нам только пользу, поскольку учат теософов и спиритуалистов, подвергающихся подобным нападкам, воспринимать изливаемые на них потоки площадной брани в чисто сократовском духе, ибо они знают, что ни один из эпитетов, которыми их награждают, на самом деле не имеет к ним никакого отношения и что перебор в оскорблениях и поношениях часто дает обратный эффект, пробуждая у публики сочувственное отношение к жертве (во всяком случае — у публики здравомыслящей и беспристрастной).

В Англии общественность предпочитает, в целом, честную игру, как нам кажется. Эта публика не способна на протяжении долгого времени приветствовать действия, сравнимые с «доблестью» башибузуков, которые обожают глумиться над убитыми и ранеными. И если, следуя утверждениям наших недругов-мирян и некоторых наивных и не в меру пылких миссионерских печатных органов, теософия и спиритуализм уже давно «мертвы, как динозавры» (sic! — см. американскую христианскую периодику), а вернее сказать — «перебиты, как мамонты», то почему бы добрым христианским отцам не оставить усопших в покое до наступления Судного Дня? А если они еще живы, то неужели же вы, издатели — светские и духовные их боитесь? Не выставляйте себя такими трусами, раз уж верите, что истина — на вашей стороне. Magna est veritas et prevalebit и «превозможет любую волю», как это всегда — рано или поздно — случалось. Предоставьте свои страницы для свободной и бескомпромиссной дискуссии; поступите так, как всегда поступали теософские периодические издания и как ныне собирается поступить «Lucifer». «Сияющий Сын утренней зари» не боится света. Он стремится к свету и готов публиковать любые, даже недружелюбные статьи (выдержанные, однако же, в хорошем тоне), как бы ни расходилось личное мнение их авторов со взглядами теософов. Все, даже диаметрально противоположные, точки зрения найдут на его страницах непредубежденный прием и будут оценены соответственно их достоинствам. Ибо чего могут опасаться люди, если каждый из них стремится к одной и той же цели — установлению истины? Du choc des opinions jaillit la verite²⁶, сказал один французский философ. И если теософия и спиритуализм — не более чем «величайшая авантюра нашего столетия и порождение горстки шарлатанов», то для чего тогда все эти дорогостоящие крестовые походы против них? А если это не так, то почему агностики и вообще все ищущие истину должны помогать узколобым материалистам, сектантам и догматикам прятать свет под спудом, используя для этого только грубую силу да незаконно узурпированную власть? Несложно сбить с толку того, кто честен сам и ждет того же от других. Еще проще дискредитировать то, что по самой своей природе весьма необычно и даже в эпоху своего наивысшего расцвета едва ли может стать всеобщим достоянием. «Никакие домыслы не приветствуем мы столь же страстно, как те, что согласуются с нашими собственными предрассудками», — говорит известный автор «Дона Гесуальдо»²⁷. Потому-то реальные факты так часто превращаются умелою рукою в «шарлатанство»; и те, кто закостенел в своих предубеждениях, принимают явную, вопиющую ложь за евангельские истины после первых же аккордов «Клеветы» Дона Базилио, для них эта клевета все равно что божья роса.

Однако, возлюбленные наши недруги, «свет Люцифера», пожалуй, все же сумеет несколько рассеять обступившую нас со всех сторон тьму. Могучий рык неодобрения, ласкающий слух тем, чьим уделом остаются мелочные обиды и возмущения, и умственный застой (подпитываемый высоким общественным положением и, в свою очередь, подпитывающий его), все-таки может быть заглушен голосом истины («все еще слабым голосом»), чье вечное предназначение — проповедовать в пустыне, пусть даже в полном одиночестве. Каким бы ослепительным ни казался холодный и искусственный свет, по сию пору освещающий предполагаемые беззакония профессиональных медиумов и мнимые грехи — вольные и невольные — непрофессиональных экспериментаторов и свободных, действующих на свой страх и риск теософов, но и он померкнет, когда истина воссияет наконец во всей своей славе. Ибо этот свет — все же не тот вечный светильник, о котором мечтал философ-алхимик. И еще менее напоминает он «свет, никогда не сиявший ни над землей, ни над морем»; то луч божественной интуиции, искра которого вечно тлеет в духовном, никогда не ошибающемся восприятии мужчин и женщин, и теперь разгорается все ярче, ибо пришло ее время. Еще несколько лет — и совершенно выйдет из строя та лампа Аладдина, из которой то и дело выпрыгивает могущественный джинн, трижды приветствующий вызвавшего его медиума, или теософа, чтобы потом наброситься на него и проглотить на манер фокусника, глотающего шпаги на деревенской ярмарке; и свет ее, вокруг которого празднуют ныне свою воронью победу противники теософии, окончательно потускнеет. И тогда, возможно, станет очевидным, что свет, который долгое время принимали за луч, исходящий непосредственно из источника вечной истины, на самом деле — всего лишь коптящий огонек грошовой свечки, в обманчивом дымке которой загипнотизированные люди видели все наоборот. Тогда обнаружится, что все зловещие призраки обмана и мошенничества существовали только в темных воспаленных мозгах Аладдинов, коим предстоит еще долгий путь, прежде чем они смогут достичь просветления; и что все те, кто прислушивался к их словам, на самом деле видели и слышали только то, что подсказывало им бессознательное взаимное внушение.

Сказанное представляет собою научное объяснение, не апеллирующее ни к черной магии, ни к проискам дугпа; тем более что «внушение», которое практикуют сейчас черные маги от науки, и есть колдовство дугпа²⁸ pur sang. Ни один восточный «адепт левой руки» не в состоянии причинить столько вреда своим адским искусством, сколько «опытный» гипнотизер с медицинского факультета, или ученик Шарко, или любое другое научное «светило» первой величины. В Париже и Санкт-Петербурге уже имели место преступления, совершенные вследствие «внушения». Из-за подобных чародейств, жертвами которых становятся ни в чем не повинные почтенные женщины, происходят разводы, рушатся семьи: мужья порою готовы убить своих жен вместе с их предполагаемыми любовниками; но даже если этого не происходит, доброе имя этих женщин и вся их дальнейшая жизнь оказываются навсегда погубленными. Будучи во власти внушения, сын взломал стол своего алчного папаши, и тот, застав отпрыска на месте преступления, едва не застрелил его в порыве ярости. Один из ключей к оккультизму оказался в руках науки — холодной, бессердечной, материалистической и ничего не знающей о другой, подлинно психической стороне феномена (и следовательно, неспособной провести четкую разграничительную линию между физиологическими и чисто духовными следствиями порожденной ею самою болезни и бессильной предотвратить будущие результаты и последствия, так как о них она даже не подозревает и потому не в состоянии их контролировать).

В сентябрьском номере «Le Lotus» за 1887 год читаем следующее:

Французская газета «Paris» от 12 августа опубликовала великолепную статью Г.Монторгейля под заголовком «Проклятые науки», отрывок из которой мы приводим ниже, не имея, к сожалению, возможности перепечатать ее целиком:

«Несколько месяцев назад, уже не помню в связи с каким делом, перед судьями встал вопрос о “внушении”. Разумеется, на скамье подсудимых должны были оказаться люди, обвиняемые в оккультных злодеяниях. Но как же в этом случае должно поступить правосудие? На какие аргументы оно должно опираться? Преступление с использованием “внушения” — это идеальная форма преступления, гарантирующая недоказуемость вины. Ведь в этом случае даже самые тяжкие обвинения будут не более чем предположениями, причем предположениями бездоказательными. На какие факты сможет в данном случае опереться обвинение? Ведь провести классическое расследование невозможно, за исключением разве что моральной стороны дела. Не объявит же Генеральный Прокурор, оглашая приговор обвиняемому: “Вы признаны виновным на основании расследования, произведенного в вашем головном мозге” и т.п.

О бедные присяжные! Вот кого стоило бы пожалеть. Принимая близко к сердцу свои обязанности, они и так уже оказываются перед сложнейшим выбором, стараясь отличить истину от лжи, даже когда речь идет о самых тривиальных случаях, где факты очевидны, все подробности известны и состав преступления не вызывает сомнений. И мы еще хотим, чтобы они возложили на свою совесть и душу тяжесть вопросов, связанных с черной магией! Поистине, их разум в этом случае не продержится и двух недель; он просто утонет во всей этой мистике.

Мы стремительно катимся под уклон. Пресловутые судилища колдунов вновь входят в моду; сомнамбулы, бывшие до сих пор всего лишь забавными персонажами, на сей раз проявляются в трагическом свете; гадатели на кофейной гуще, ранее подвергавшиеся опасности разве что быть отведенными в полицейский участок, теперь будут отвечать перед судом по всей строгости закона. Дурной глаз будет фигурировать в числе преступных посягательств на жизнь и здоровье личности. В эти завершающие годы XIX столетия мы станем свидетелями такого прогресса, который в итоге приведет нас к полному правовому беспределу: ко второму Лобардемону, обвиняющему нового Урбена Грандье²⁹».

Серьезные научные и политические издания пестрят дискуссиями по данному вопросу. В санкт-петербургской «Ежедневной газете» напечатан предлинный фельетон под названием «Влияние гипнотических внушений на Уголовное законодательство». «Случаи использования гипнотизма в преступных целях в последнее время растут как грибы», — говорится в нем. И это не единственная газета, выказывающая тревогу на сей счет; так же как Россия — не единственная страна, где происходят подобные вещи. Крупные специалисты в области медицины и права изучали эту проблему самым скрупулезным образом. Информация собиралась настолько тщательно, насколько это было возможно, в результате чего удалось установить, что данный феномен, бывший до недавних пор предметом насмешек скептиков и превращенный нынешней молодежью в одну из своих вечерних petits jeux innocents, на деле представляет собой новую и весьма серьезную опасность для государства и общества.

Ныне наука и право обогатились двумя новыми фактами:

I. Сознанием загипнотизированного субъекта призрачные образы, навязанные «внушением», воспринимаются как реальность; при этом субъект на какое-то время становится автоматическим исполнителем воли гипнотизера; и

II. В результате проведенных экспериментов установлено, что большинство людей восприимчивы к гипнотическому внушению.

К примеру, Льебо обнаружил, что из семисот человек, над которыми он проводил эксперименты, только шестьдесят не поддались внушению; а Бернхайм из 1014 субъектов не справился только с двадцатью шестью. Поистине, неоглядное поле деятельности для прирожденного джаду-валы (наемного колдуна)! Зло обрело новые возможности, с помощью которых сможет теперь являть свое могущество многим поколениям ничего не подозревающих жертв. Преступления и самые отвратительные злодейства, абсолютно невозможные для человека, пребывающего в ясном сознании, отныне инспирируются и поощряются новой «проклятой наукой». А подлинные преступники, использующие для своих злодеяний силы тьмы, смогут без труда избегать возмездия человеческого правосудия. Исполнитель внушенного преступления не является более человеком, но только безответственным автоматом, память которого не сохранит никаких воспоминаний о содеянном и который к тому же может быть легко устранен как нежелательный свидетель с помощью того же «внушения» — после совершения преступления он просто покончит с собой. Чего же большего могут желать демоны похоти и мщения, те темные силы, именуемые человеческими страстями, которые вечно стремятся нарушить вселенскую заповедь: «Не укради, не убий, не возжелай жены ближнего своего»?! Льебо внушил молодой девушке, что она должна отравиться синильной кислотой, и та без колебаний выпила жидкость, которую ей поднесли как предназначенную отраву; д-р Ж.Льежуа внушил еще одной молодой особе, что она должна ему 5000 франков, и та немедленно выписала ему чек на указанную сумму. Бернхайм внушил другой истеричной барышне подробную и продолжительную сцену преступления, и через два дня она в точности повторила всю историю специально подосланному к ней с этой целью адвокату, хотя сам гипнотизер не подвергал ее за эти дни никакому дополнительному давлению. И будь ее свидетельство воспринято всерьез, обвиняемый вполне мог бы оказаться на гильотине.

Во всех этих случаях прослеживаются два мрачных и зловещих аспекта. С моральной точки зрения, подобные внушения оставляют в чистой природе субъекта несмываемое пятно. Даже в невинном десятилетнем ребенке можно посеять таким образом зерна порока, которые в свое время расцветут пышным цветом.

Правовой аспект также вполне очевиден. Достаточно будет сказать, что именно эта характерная черта гипнотического состояния — полное подчинение воли и самосознания субъекта гипнотизеру — имеет наибольшее значение в глазах правосудия. Ведь если гипнотизер в состоянии установить полный контроль над субъектом и способен заставить последнего совершить любое преступление, так сказать, незримо действуя в его теле, то нетрудно себе представить, каких и скольких «судебных ошибок» нам следует ожидать в будущем. Так стоит ли удивляться тому, что юриспруденция в одной за другой странах начинает бить тревогу и предпринимать меры, направленные на ограничение экспериментирования с гипнотизмом?! В Дании его просто-напросто запретили. Ученые достигли таких выдающихся успехов в своих экспериментах над восприимчивыми людьми, что загипнотизированный субъект, сопровождаемый насмешками и улюлюканьем, решительно направился через город к месту своего будущего преступления и непременно совершил бы его, не предупреди гипнотизер заблаговременно намеченную жертву.

До сих пор у всех на памяти печальный инцидент, происшедший недавно в Брюсселе. Девушку из хорошей семьи совратил негодяй, предварительно подчинивший ее своему гипнотическому влиянию во время светского приема. Лишь несколько месяцев спустя она поняла, в каком положении оказалась. Это произошло только тогда, когда ее родственники обнаружили преступника и потребовали от него единственно возможного в данной ситуации возмещения — жениться на своей жертве.

Французская Академия совсем недавно обсуждала вопрос: может ли загипнотизированный субъект стать не просто жертвой, но орудием для регулярного совершения преступлений. Безусловно, ни одного юриста и ни одного законоведа этот вопрос не может оставить равнодушным; однако специалистам пришлось признать, что преступления, совершенные в состоянии внушения, порой бывают настолько беспрецедентными, что никоим образом не укладываются в рамки существующего законодательства. Отсюда и благоразумное запрещение, недавно введенное во Франции, не позволяющее никому, кроме медиков, имеющих специальное разрешение, гипнотизировать кого бы то ни было. Даже при наличии такого разрешения врач имеет право проводить сеанс гипноза только в присутствии еще одного квалифицированного врача и только имея на руках письменное согласие гипнотизируемого пациента. Публичные сеансы гипноза запрещены, сфера его применения ограничивается теперь медицинскими клиниками и лабораториями. Нарушителям этого закона грозит крупный штраф и тюремное заключение.

Но все нужные ноты уже сыграны, и, несмотря на законы, черные искусства все равно будут практиковаться. Порукой тому могут служить низменные страсти, присущие человеческой природе.

И много еще произойдет самых невероятных историй, ибо действительность часто превосходит самую буйную фантазию; а то, что считают фантазией, еще более часто оказывается действительностью.

Стоит ли при этом удивляться, что оккультной литературы изо дня в день становится все больше и больше. Воздух пропитан оккультизмом и колдовством, но нет еще того знания истинной философии, которое направляло бы экспериментирующих и удерживало бы от зла. «Плоды воображения» — так обычно называют оккультные романы и повести. Все верно, «воображаемыми» в них являются и персонажи, и сюжет; но только не описываемые факты. Это вовсе не выдумка, но точное изложение того, что готовит нам будущее и что по большей части уже существует и даже подтверждено научными экспериментами. Знамения времен! Конец психического цикла! Время эпизодических феноменов, совершавшихся профессиональными и не совсем профессиональными медиумами, уже прошло. Для эпохи, упомянутой даже в Библии³⁰, это был сезон цветения; ныне же древо оккультизма готово «плодоносить». Дух оккультизма пробуждается в крови новых поколений. И если старцам только «снятся сны», то молодые уже «видят видения»³¹ и воплощают их в романах и других художественных произведениях. Горе незнающим и неподготовленным и тем, кто прислушивается к пению сирен материалистической науки! Ибо еще много, слишком много преступлений будет совершено бессознательно, и многие невинные жертвы будут отправлены на виселицу и на плаху справедливыми судьями и чересчур наивными присяжными, так как ни тем ни другим не знакома дьявольская сила «внушения».

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. I, № 2, October, 1887, p. 83—89; на русском языке — Блаватская Е.П. Наука жизни. — М., Сфера, 1999. С. 30—42. Пер. Ю.А.Хатунцева.