1
Шардонн (наст. фам. Бутейо) Жак (1884— 1968) — французский пи
сатель. — Ред.
17
полов Адлера1 и т. д.) и любовью как
трансцендентностью
(«огненный поток» М ориака2, зов бесконечности, эрос Пла
тона, космическая тайная интуиция Лоренса3 и т. д.).
Здесь как раз отделяются от фактичности, чтобы внезап
но оказаться по ту сторону настоящего и действительного
состояния человека, по ту сторону психологического в ме
тафизической целостности. Напротив, название одной пье
сы Сармана4 — «Я слишком велик для себя» — также пред
ставляет свойства самообмана; мы брошены вначале в пол
ную трансцендентность, чтобы внезапно оказаться в узких
рамках нашей фактической сущности. Подобные структуры
представлены в известном выражении: «Он стал тем, чем он
был» или в противоположном, не менее известном выраже
нии: «Он такой, каким, наконец, его изменяет вечность».
Разумеется, эти различные формулировки имеют толь
ко
внешний вид самообмана; они явно задуманы в этой па
радоксальной форме, чтобы поразить ум, привести его в за
мешательство загадкой. Но именно эта видимость имеет для
нас значение. Здесь важно как раз то, что они не образуют
новых, основательно структурированных понятий; напротив,
1 Адлер Альфред (1870— 1937) — австрийский психолог и психиатр,
основатель «индивидуальной психологии». Примыкал к кружку Фрейда.
Его концепция психической болезни основывается на идее компенса
ции чувства неполноценности. Адлер критиковал учение Фрейда за пре
увеличение роли сексуальности и бессознательного в поведении людей.
В отличие от Фрейда акцентировал внимание на роль социальных фак
торов. Идеи Адлера способствовали модификации фрейдизма и возник
новению неофрейдизма. — Ред.
2 Мориак Франсуа (1885— 1970) — французский писатель. Один из
ведущих представителей «католического» направления во французской
литературе XX в. Лауреат Нобелевской премии (1952). «Огненный по
ток» — название романа Мориака, вышедшего в 1923 г. — Ред.
3 Лоренс Дэвид Герберт (1885— 1930) — английский писатель, автор
ряда романов: «Сыновья и любовники», «Жезл Аарона», «Любовник леди
Чаттерлей» и др. Его книги поднимают нравственные проблемы, в них
используется психоанализ Фрейда. — Ред.
4 Сарман Жан (1897—?) — французский писатель.— Ред.
18
они построены таким образом, чтобы постоянно оставаться
в распадении, чтобы всегда был возможен переход от при
родного настоящего к трансценденции и обратно.
В самом деле, видно, как самообман может использовать
все эти суждения, которые имеют цель установить, что я не
есть то, чем я являюсь. Если бы я не был тем, чем я
являюсь,
я мог бы, например, серьезно рассматривать этот упрек, ко
торый мне делают в строгой форме, и, может быть, выну
жден был бы признать его истину. Но как раз посредством
трансцендентности я избегаю всего того, чем я являюсь. Я не
могу даже оспаривать обоснованность упрека в том смыс
ле, в котором Сюзанна говорит Фигаро: «Доказывать, что я
права, значит признать, что я могу быть неправа».
Я нахожусь в плоскости, где никакой упрек не может
меня касаться, потому что то, чем я
являюсь в действитель
ности, и есть моя трансцендентность; я себя избегаю, я ус
кользаю от себя, я оставляю свою старую одежду в руках
моралиста. Двусмысленность, необходимая в сам ообм а
не, проистекает здесь из утверждения, что я
являюсь своей
трансцендентностью по способу бытия вещи. В самом деле,
только так я могу чувствовать себя ускользнувшим от всех
этих упреков. Как раз в этом смысле наша молодая женщ и
на очищает желание от того, что в нем есть унизительного,
стремясь рассматривать только чистую трансцендентность,
которая избегает даже названия. И, наоборот, «я слишком
велик для себя» показывает, что трансцендентность, изме
ненная в фактичность, является источником бесконечных
оправданий для наших неудач или слабостей. Таким же об
разом юная кокетка поддерживает трансцендентность в той
степени, в которой почтение, уважение, обнаруживаемы е
действиями ее поклонника, находятся уже в трансцендент
ной плоскости. Но она останавливает здесь эту трансцен
дентность, она наполняет ее всей фактичностью настоящего:
уважение есть не что иное, как только уважение, оно оказы
вается застывшим и не возвышает себя ни над чем.
19
Но это «метастабильное» понятие «трансцендентности-
фактичности» если и является одним из основных инстру
ментов самообмана, не единственное в своем роде. Исполь
зуют также и другую двойственность человеческой реаль
ности, которую мы вы разим в общ их чертах, говоря, что
ее бытие-для-себя предполагает дополнительно быгие-для-
другого. Для любого из моих действий всегда возможно со
вмещение двух взглядов — моего и другого. Однако как раз
действие в этих двух случаях не будет представлять одну
и ту же структуру. Но между этими двумя аспектами мое
го бытия не существует различия появления в бытии, как
если бы я был для себя истиной о себе и как если бы дру
гой имел обо мне только искаженный образ.
Равное достоинство быть моим бытием для другого и
моим бытием для себя допускает постоянно распадающий
ся синтез и постоянное бегство от для-себя к для-других и
от для-других к для-себя. Можно было видеть, как молодая
женщина использовала наше бытие-в-середине-мира, то есть
наше инертное присутствие как пассивного объекта среди
других объектов, чтобы внезапно освободиться от функций
своего бытия-в-мире, то есть от бытия, которое обеспечи
вает существование мира, проектируя себя по ту сторону
мира к своим собственным возм ож ностям ...
В самообмане нет ни циничной лжи, ни научно сф ор
мированных понятий, вводящих в заблуждение. Но первое
действие самообмана есть бегство от того, от чего нельзя
бежать, бегство от того, что есть. Итак, сам проект бегст
ва откры вает в самообмане глубокий распад внутрц бы
тия, и именно этим распадом он хочет быть. По правде го
воря, две непосредственные позиции, которые мы можем
принять перед нашим бытием, обусловлены самой приро
дой этого бытия и его непосредственным отношением с в-
себе. Правдивость стремится бежать от глубокого распада
моего бытия к состоянию в-себе, которым она должна быть
2 0
и совсем не является им. Самообман стремится бежать от
состояния в-себе к глубокому распаду моего бытия. Но са
мый этот распад он отрицает, как отрицает в отнош ении
себя, что является самообманом. Избегая посредством «не-
бытия-того-чем-являешься» в-себе, которым я не являюсь,
по способу «бытия-того-чем-не-являешься», самообман, от
рицающий себя как самообман, имеет в виду в-себе, кото
рым я не являю сь в способе «небытия-того-чем-не-явля-
ешься»1. Если самообман возможен, то именно он является
непосредственной и постоянной угрозой всякого проекта
человеческого бытия; это значит, что сознание скрывает в
своем бытии постоянный риск самообмана. И источником
этого риска выступает именно сознание, которое в своем
бытии одновременно есть то, чем оно не является, и не есть
то, чем оно является...
Любовь &£лмейгся конфликтом
Трансцендировать трансцендентность другого или, на
против, поглотить в себя эту трансцендентность, не устра
няя ее характера трансцендентности, — таковы две первич
ные установки, которые я принимаю по отношению к друго
му. Здесь слова нужно понимать с осторожностью; неверно,
что я являюсь вначале, а потом «стремлюсь» объективиро
вать или ассимилировать другого; но в той степени, в какой
появление моего бытия оказывается появлением в присут
ствии другого, в какой я являюсь преследующим бегством
и преследующим-преследуемым, я оказываюсь в самой ос
1 Если безразлично, быть правдивым или пребывать в самообма
не, поскольку самообман завладевает правдивостью и проскальзывает в
самое начало ее проекта, то это не означает, что нельзя радикально из
бежать самообмана. Но это предполагает возобновление бытия, развра
щенного им самим, что мы называем аутентичностью, описанию кото
рой здесь не место. — Примеч. авт.
21
нове своего бытия проектом объективации и ассимиляции
другого. Я являюсь испытанием другого — вот первоначаль
ный факт. Но это испытание другого — само по себе уста
новка по отношению к другому, то есть я могу
быть в при
сутствии другого, не будучи этим «в-присутствии» в ф ор
ме иметь в бытии.
Эти две позиции, которы м и я являю сь, оказываю тся
противоположными. Каждая из них есть смерть другой, то
есть поражение одной мотивирует принятие другой. Следо
вательно, не существует диалектики моих отношений с дру
гим, но есть круг, хотя каждая позиция обогащается от по
ражения другой. Однако нужно отметить, что в самой глу
бине одной всегда остается присутствующей другая, именно
потому, что ни одна из двух не может быть поддерживае
ма без противоречия. Точнее, каждая из них есть в другой
и порождает смерть другой; следовательно, мы никогда не
можем выйти из круга. Необходимо не терять из виду эти
замечания, приступая к исследованию фундаментальных ус
тановок по отношению к другому; мы будем вначале рас
сматривать действия, которыми для-себя пытается ассими
лировать свободу другого.
Все то, что нужно для меня, нужно и для другого. В то
время как я пытаюсь освободиться от захвата со стороны
другого, другой пытается освободиться от моего; в то вре
мя как я стремлюсь поработить другого, другой стремится
поработить меня. Здесь речь не идет об односторонних от
ношениях с объектом-в-себе, но об отношениях взаимных
и подвижных. Отсюда описания, которые последуют, долж
ны рассматриваться под углом зрения
конфликта. Конфликт
есть первоначальный смысл бытия-для-другого.
Если мы исходим из первичного открытия другого как
взгляда, то должны признать, что испытываем наше непо
2 2
стижимое бытие-для-другого в форме
обладания. Мною вла
деет другой; взгляд другого формирует мое тело в его наго
те, порождает его, ваяет его, производит таким, каково оно
есть, видит его таким, каким я никогда не увижу. Другой
хранит Секрет— секрет того, чем я являюсь. Он произво
дит мое бытие и посредством этого владеет мной, и это вла
дение есть не что иное, как сознание обладания мной. И я,
признавая свою объективность, испытываю то, что он име
ет это сознание. Через сознание другой есть для меня од
новременно тот, кто украл мое бытие, и тот, кто делает то,
«что существует» бытие, которое есть мое бытие.
Так я понимаю эту онтологическую структуру; я ответ
ствен за мое бытие-для-другого, но я не есть его основание;
оно появляется для меня, следовательно, в форме случай
ного данного, за которое я, однако, отвечаю, и другой ос
новывает мое бытие, поскольку это бытие является в ф ор
ме «есть»; но он за него не отвечает, хотя он его основал в
полной свободе, в своей свободной трансцендентности и
посредством нее.
Таким образом, в той степени, в какой я открываю сь
себе как ответственны й за свое бытие, я
беру на себя это
бытие, каково я есть, иначе говоря, я хочу его возобновить
или, в более точных понятиях, я есть проект возобновле
ния своего бытия. Это бытие, которое мне аппрезентируется
как
мое бытие, но на расстоянии, подобно пище Тантала, я
хочу схватить его рукой, чтобы овладеть им и основать его
своей свободой. Если в одном смысле мое бытие-объекта
является неподдерживаемой случайностью и чистым «об
ладанием» меня посредством другого, то в другом смысле
это бытие выступает в качестве указания на то, что было
бы нужно, чтобы я возобновил его и основал, с тем чтобы
быть своим основанием. Но это мыслимо только в том слу
чае, если я ассимилировал бы свободу другого.
Таким образом, мой проект возобновления себя явл я
ется сущ ественно проектом поглощения другого. Во вся
23
ком случае, этот проект должен оставить неприкосновен
ной природу другого. Это значит следующее:
1. Я не прекращаю для этого утверждать другого, то есть
отрицать собой, что я являюсь другим; другой, будучи осно
ванием моего бытия, не может раствориться во мне без того,
чтобы не исчезло мое бытие-для-другого. Если, таким обра
зом, я проектирую реализовать единство с другим, это зна
чит, что я проектирую ассимилировать инаковость (alterite)
другого, как таковую, как мою собственную возможность.
В самом деле, речь для меня идет о том, чтобы сделаться бы
тием, приобретая возможность стать в отношении себя на
точку зрения другого. Но речь не идет, однако, о том, что
бы приобрести чистую абстрактную возм ож ность позна
ния. Это не чистая
категория другого, которую я проекти
рую себе усвоить; такая категория непонятна и немыслима.
Но дело касается конкретного испытания другого, пережи
вающего и чувствующего; именно этого конкретного дру
гого как абсолютной реальности, с которой я хочу объеди
ниться в его инаковости.
2. Другой, которого я хочу ассимилировать, вовсе не яв
ляется объектом-другим. Или, если хотите, мой проект со
единения с другим совсем не соответствует овладению за
ново моим для-себя как себя и переводу трансцендентности
другого к моим возможностям. Речь для меня не идет о том,
чтобы устранить мою объективность, объективируя друго
го, что соответствовало бы моему
освобождению от своего
бытия-для-другого, но, напротив, я хочу ассимилировать его
именно как рассматривающего-другого, и этот проект асси
миляции предполагает растущее признание моего рассмат-
риваемого-бытия. Одним словом, я отождествляюсь полно
стью с моим рассматриваемым-бытием, чтобы поддержать
напротив себя свободу рассматривающего-другого, и так как
мое бытие-объекта является единственным возможным от
ношением меня к другому, то именно это — единственное
2 4
бытие-объекта, которое может служить мне инструментом,
чтобы произвести ассимиляцию
свободы другого.
Таким образом, как реакция на поражение третьего экс
таза, для-себя хочет отож дествиться со свободой другого
как основывающей его бытие-в-себе. Быть в себе самом дру
гим — идеал, который всегда конкретно имеется в виду в
форме бытия в себе самом
этим другим, — и является пер
вым значением отношений с другим; это свидетельствует о
том, что мое бытие-для-другого преследуемо указанием на
абсолютное-бытие, которое было бы собой в качестве дру
гого и другим в качестве себя и которое, полагая свободно
в качестве другого свое бытие-себя и в качестве себя бы
тие-другого, было бы бытием из онтологического доказа
тельства, то есть Богом.
Этот идеал мог бы реализоваться, если бы я преодолел
первоначальную случайность моих отношений с другим, то
есть если бы не было никакого внутреннего отрицательно
го отношения между отрицанием, которым другой делается
другим, чем я, и отрицанием, которым я делаю себя другим,
чем он. Эта случайность непреодолима: она является
фак
том моих отношений с другим, как мое тело является фак
том моего бытия-в-мире. Следовательно, единство с другим
не реализуемо. Но оно есть по праву, так как ассимиляция
для-себя и другого в той же самой трансцендентности не
обходимо повлекла бы исчезновение свойства инаковости
другого. Условием того, чтобы я проектировал тождество со
мной другого, как раз и является упорное отрицание мной,
что я есть другой.
Наконец, этот проект объединения является источни
ком
конфликта, потому что в то время как я испытываю
себя как объект для другого и проектирую ассимилировать
его в этом испытании и через него, другой постигает меня
в качестве объекта в середине мира и вовсе не проектиру
ет меня ассимилировать. Было бы, следовательно, необхо
25
димым, поскольку бытие-для-другого предполагает двойное
внутреннее отрицание, воздействовать на внутреннее отри
цание, которым другой трансцендирует мою трансцендент
ность и делает меня существующим для другого, то есть
воз
действовать на свободу другого.
Этот нереализуемый идеал, раз он преследует мой про
ект в присутствии другого, нельзя уподоблять любви, так
как любовь есть действие, то есть органическая совокуп
ность проектов к моим собственным возможностям. Но он
является идеалом любви, ее мотивом и ее целью, ее собст
венной ценностью. Любовь как первичное отношение к дру
гому является совокупностью проектов, которыми я наме
рен реализовать эту ценность.
Эти проекты ставят меня в непосредственную связь со
свободой другого. Именно в этом смысле любовь является
конфликтом. В самом деле, мы отмечали, что свобода дру
гого есть основание моего бытия. Но как раз потому, что я
существую через свободу другого, у меня нет никакой за
щиты, я нахожусь в опасности в этой свободе; она оф орм
ляет мое бытие и
делает меня бытием, она дает и забира
ет у меня ценности и является причиной постоянного пас
сивного ухода моего бытия в себя.
Безответственная, находящ аяся вне досягаемости эта
изменчивая свобода, в которую я включаюсь, может при
общ ить меня в свою очередь ко множеству способов-раз
личного бытия. Мой проект возобновить свое бытие может
реализоваться, только если я захвачу эту свободу и реду
цирую ее к свободному бытию, подчиненному моей свобо
де. В то же время это оказывается единственным способом,
которым я могу действовать на внутренне свободное отри
цание, которым Другой конституирует меня в Другого, то
2 6
есть которым я могу подготовить пути будущего отождест
вления Другого со мной.
Возможно, это станет более ясным, если подойти к про
блеме с чисто психологической стороны. Почему любящий
хочет быть
любимым? Если бы Любовь была чистым желани
ем физического обладания, она в большинстве случаев лег
ко могла бы быть удовлетворена. Герой Пруста, например,
который поселил у себя свою любовницу и сумел поставить
ее в полную материальную зависимость от себя, мог ее ви
деть и обладать ею в любое время дня, должен был бы чув
ствовать себя спокойным. Известно, однако, что он терзает
ся тревогой. Именно через сознание Альбертина ускольза
ет от Марселя, даже если он рядом с ней, и поэтому он не
знает передышки, как если бы он ее созерцал и во сне. Од
нако он уверен, что любовь хочет взять в плен «сознание».
Но почему она этого хочет? И как?
Понятие «собственности», которым так часто объясня
ют любовь, действительно не может быть первичным. Поче
му я хотел бы присвоить себе другого, если бы это не был
именно Другой, дающий мне бытие? Но это предполагает
как раз определенный способ присвоения: именно свободу
другого как таковую мы хотим захватить. И не по желанию
власти: тиран, насмехается над любовью; он удовлетворяет
ся страхом. Если он ищет любви у подданных, то это из-за
политики, и если он находит более экономное средство их
покорить, он его тут же применяет.
Напротив, тот, кто хочет быть любимым, не желает по
рабощ ения любимого существа. Он не довольствуется не
сдерживаемой и механической страстью. Он не хочет обла
дать автоматом, и, если его желают оскорбить, достаточно
представить ему страсть любимого как результат психоло
гического детерминизма; любящий почувствует себя обес
цененным в своей любви и своем бытии. Если бы Тристан и
Изольда сошли с ума от любовного напитка, они вызывали
27
бы меньший интерес. Случается, что полное порабощение
любимого существа убивает любовь любящего. Цель прой
дена, любящий вновь остается один, если любимый превра
щается в автомат. Следовательно, любящий не желает вла
деть любимым, как владеют вещью; он требует особого типа
владения. Он хочет владеть свободой как свободой.
Но, с другой стороны, любящий не может удовлетво
риться этой возвышенной формой свободы, которой явл я
ется свободная и добровольная отдача. Кто удовлетворился
бы любовью, которая дарилась бы как чистая преданность
данному слову? Кто согласился бы слышать, как говорят:
«Я вас люблю, потому что по своей воле соглашаюсь вас лю
бить и не хочу отрекаться от этого; я вас люблю из-за вер
ности самому себе»?
Таким образом, любящий требует клятвы и раздражает
ся от нее. Он хочет быть любимым свободой и требует, что
бы эта свобода как свобода не была бы больше свободной.
Он хочет одновременно, чтобы свобода Другого определя
лась собой, чтобы стать любовью, и это не только в начале
приключения, но в каждое мгновение, и вместе с тем чтобы
эта свобода была пленена
ею самой, чтобы она обратилась
сама на себя, как в сумасшествии, как во сне, чтобы желать
своего пленения. И это пленение должно быть отдачей од
новременно свободой и скованной нашими руками.
Не любовного детерминизма мы будем желать у дру
гого в любви, не недосягаемой свободы, но свободы, кото
рая
играет в детерминизм и упорствует в своей игре. И от
себя любящий не требует быть
причиной этого радикаль
ного преобразования свободы, а хочет быть уникальным и
привилегированным поводом. В самом деле, он не может хо
теть быть причиной, не погружая тотчас любимого в сере
дину мира как орудие, которое можно трансцендировать. Не
в этом сущность любви. В Любви, напротив, любящий хо
чет быть «всем в мире» для любимого. Это значит, что он
2 8
помещает себя на сторону мира; он является тем, кто резю
мирует и символизирует мир; он есть э т о , которое вклю
чает все другие «эти», он соглашается быть
объектом и я в
ляется им.
Но, с другой стороны, он хочет быть объектом, в кото
ром свобода другого соглашалась бы теряться, а другой со
гласился бы найти свою вторую фактичность, свое бытие и
свое основание бытия — объектом, ограниченным трансцен
дентностью, к которому трансцендентность Другого транс-
цендирует все другие объекты, но который она вовсе не мо
жет трансцендировать. Однако он желает установить круг
свободы Другого, то есть чтобы в каждый момент, когда сво
бода Другого соглашается с этой границей в своей транс
цендентности, указанное согласие уже присутствовало бы
как его движущ ая сила. Значит, посредством уже вы бран
ной цели он хочет быть выбираем как цель.
Это позволяет нам понять до конца то, что любящий
требует от любимого: он хочет не
воздействовать на свобо
ду Другого, но априори существовать как объективная гра
ница этой свободы, то есть быть данным сразу с ней и в ее
самом появлении как граница, которую она должна принять,
чтобы быть свободной. Поэтому то, что он требует, является
склеиванием, связыванием свободы другого ею самой; эта
граница структуры является в действительности
данной, и
одно появление данного как границы свободы означает, что
свобода
делает себя существующей внутри данного, явл я
ясь своим собственным запретом ее переходить. И этот за
прет рассматривается любящим
одновременно и как пере
живаемый, то есть как испытываемый, одним словом, как
фактичность, и как добровольный. Он должен быть добро
вольным, поскольку должен возникать только с появлением
свободы, которая выбирает себя как свобода. Но он должен
быть только переживаемым, поскольку должен быть всегда
присутствующей невозможностью, фактичностью, которая
2 9
течет обратно к свободе Другого до ее сердцевины. И это вы
ражается психологическим требованием, чтобы свободное
решение любить меня, которое ранее принял любимый, про
скальзывало как околдовывающая движущ ая сила
внутрь
его настоящего свободного вовлечения.
Сейчас м ож но понять смысл такого требования: это
фактичность, которая должна быть действительной грани
цей для Другого в моем требовании быть любимым и ко
торая должна заверш иться тем, чтобы быть
его собствен
ной фактичностью, то есть моей фактичностью. Поскольку
я есть объект, которого Другой приводит к бытию, я дол
жен быть границей, присущей самой его трансцендентно
сти; так что Другой, появляясь в бытии, делал бы из меня
бытие в качестве абсолютного и непревышаемого, не как
ничтожащее Для-себя, но как бытие-для-другого-в-середи-
не-мира. Таким образом, хотеть быть любимым — значит
заражать Другого его собственной фактичностью , значит
стремиться к тому, чтобы он был вынужден постоянно вос
создавать вас как условие свободы, которая покоряется и
берет на себя обязательства, значит одновременно хотеть,
чтобы свобода создавала факт и чтобы факт имел бы пре
имущество над свободой.
Если бы такой результат мог быть достигнут, это закон
чилось бы в первую очередь тем, что я был бы
в безопасно
сти в сознании Другого. Вначале потому, что мотив моего
беспокойства и стыда заключается в постижении и испыты
вании себя в моем бытии-для-другого в качестве того, кто
всегда может быть переведен в другую вещь, что являемся
чистым объектом ценностного суждения, простым средст
вом и орудием. Мое беспокойство проистекает из того, что
я необходимо и свободно беру на себя это бытие, которым
Другой делает меня в абсолютной свободе: «Бог знает, кто
я есть для него! Бог знает, как он меня мыслит». Это озна
чает: «Бог знает, каким он сделал меня бытием», и я пресле
30
дуем этим бытием, которое я опасаюсь встретить однаж
ды на повороте дороги, которое мне так чуждо, но которое
все же есть
мое бытие и которое, я знаю также, несмотря
на мои усилия, я никогда не встречу. Но если Другой меня
любит, я становлюсь
непревышаемым; это значит, что я дол
жен быть абсолютной целью; в этом смысле я спасен от
ору-
дийности; мое существование в середине мира становится
точным коррелятом моей трансцендентности-для-меня, по
скольку моя независимость абсолютно защищена. Объект,
которым Другой должен сделать меня в бытии, есть о б ъ
ект-трансцендентность, центр абсолютного отношения, во
круг которого упорядочиваю тся как чистые
средства все
вещи-орудия мира.
В то же время как абсолютная граница свободы, то есть
абсолютный источник всех ценностей, я защищен от всяко
го возможного обесценения; я оказываюсь абсолютной цен
ностью. И в той степени, в какой я принимаю на себя свое
бытие-для-Другого, я принимаю себя как ценность. Следова
тельно, хотеть быть любимым — значит хотеть поместиться
по ту сторону всякой системы ценностей, быть полагаемым
другим как условие всякой оценки и как объективное осно
вание всех ценностей. Это требование составляет обычную
тему разговоров между любящими, будь то, как в «Тесных
Воротах» («La Porte Etroite»)1, когда женщина, которая хоте
ла быть любимой, отождествляла себя с аскетической мора
лью самовозвышения, желая воплотить идеальный предел
этого самовозвышения, как обычно случается, когда любя
щий требует, чтобы любимый своими действиями принес
ему в жертву традиционную мораль, беспокоясь о том, что
бы знать, изменит ли любимый своим друзьям ради него,
«украдет ли», «убьет ли ради него» и т. д. С этой точки зре
ния мое бытие должно ускользать от
взгляда любимого; или,
Достарыңызбен бөлісу: |