О. Ю. Крючкова о типе значения словных удвоений русского языка

Русские словные удвоения (редупликация), как правило, описываются в ряду средств выражения грамматических значений слов (см., например, вузовские учебники по "Введению в языкознание"), хотя какое бы то ни было подтверждение именно грамматической функции подобных образований отсутствует. Возможно, эта традиция основывается на осторожном предположении В.В. Виноградова о том, что образования типа синий-синий, сидит-сидит, едва-едва можно было бы рассматривать как экспрессивные или усилительные формы слов, образованные посредством их повторения, или удвоения [Виноградов 1975:44]. Такой подход обусловлен, по-видимому, также тем, что словные удвоения русского языка рассматриваются обычно не самостоятельно, а наряду с примерами редупликации из других языков, в которых редуплицированные слова в сравнении с исходными, нередуплицированными действительно могут обладать новым грамматическим значением. Ясно, что подобное "обоснование" нельзя считать удовлетворительным, тем более, что словоизменительная роль редупликации не является бесспорной даже в тех случаях, когда с ее помощью могут передаваться значения, традиционно причисляемые к грамматическим.

Вопрос о деривационной направленности способа удвоения, о том, является редупликация средством формо- или словопроизводства, находится в ряду нерешенных и трудных вопросов, связанных с использованием этого языкового приема. В обобщающей статье, посвященной проблематике повторов в языках Юго-Восточной Азии, Н.Ф. Алиева отмечает, что вопрос о том, может ли удвоенное слово, обладающее в сравнении с исходным дополнительным грамматическим значением, "рассматриваться как грамматическая форма слова", принадлежит к ряду "насущных для понимания удвоения" вопросов, на которые "теория языкознания не дает развернутого и обоснованного ответа" [Алиева 1980: 4]. Трудность решения этого вопроса связана, во-первых, с разнообразием функций редупликации, используемой в разных языках для передачи как традиционно грамматических, так и традиционно словообразовательных значений, во-вторых, с неоднозначной интерпретацией некоторых значений, выражаемых с помощью редупликации, в качестве грамматических или словообразовательных.

Посредством редупликации выражается, например, значение множественного числа (индонез. orang 'человек' - orang-orang 'люди', rumah 'дом' – rumah-rumah 'дома'; в яз. кховар žau 'сын' – žižau 'сыновья'), образуются основы настоящего и будущего времени (др.-перс. dī 'видеть' - dīdiy 'смотрю'; авест. zaozaomi 'зову').

Результатом редупликации может быть слово с новым лексическим значением, отличным от значения исходного, неудвоенного слова. Например: там. ippo 'сейчас' – ippo kippo 'то и дело'; индонез. api 'огонь' – api-api 'спички', kuda 'лошадь' - kuda-kuda 'мольберт'; яз. пакох чом 'знать' – тэр-чом-чом 'знать друг друга'; япон. тама 'драгоценность' - тама-тама 'редко; неожиданно'; нан. дарин 'ряд' – дарин-дарин 'рядом, плечо к плечу'; тадж. rafta 'уйдя' – rafta-rafta 'мало-помалу, постепенно'; нивх. к'ат' 'сорт, вид' - к'ат'к'ат' 'быть разнообразным'; русск. вот - указат. частица - вот-вот - нареч. 'в самом скором времени, сейчас'¹.

Частотной семантической функцией редупликации является модификация исходного значения, передаваемого неудвоенным словом. Ср.: шан. khan¹ 'быстрый' - khan¹- khan¹ 'очень быстрый'; кхмер. снае 'любить' - снае-снэт 'страстно любить'; малаг. maitso 'зеленый' - maitsomaitso 'ярко-зеленый'; бурят. уб улаан 'ярко-красный' – улаанhаа улаан 'самый красный, наикраснейший'; русск. белый-белый 'очень белый'.

Нередкое использование редупликации в транспонирующей функции побуждает исследователей особо выделять эту функцию, наряду с формо- и словообразовательной, особенно для тех языков, в которых важнейшими являются не морфологические, а синтаксические критерии разграничения частей речи. "При удвоении, - пишет Н.Ф. Алиева, - сплошь и рядом возникает такое различие в существенных синтаксических признаках, когда у исходного и удвоенного образования денотат фактически один и тот же, но обе единицы различаются как единицы разных классов или, чаще, подклассов слов" [Алиева 1980: 18]. Ср.: индонез. pagi 'утро' - pagi-pagi 'рано утром'; мад. asar 'вечер' – sar-asar 'вечером'; бирм. мйан 'быть быстрым' – мйан мйан 'быстро'; япон. токи 'время' - токи-доки 'по временам'; арм. араг 'быстрый' – араг-араг 'быстро'; азерб. бир 'один' – бир-бир 'по одному'.

Трудность определения функционального статуса способа удвоения связана даже не столько с разнообразием семантических результатов этого деривационного процесса, сколько с двойственностью самих значений, возникающих в результате редупликации, с неоднозначностью их определения в качестве грамматических или словообразовательных. Особенно дискуссионными в этом отношении являются значения множественности и интенсивности признака, степень грамматикализации которых далеко не ясна (см., напр.: [Ревзин 1980: 209; Макаренко 1970: 149]).

Значение множественности, передаваемое способом удвоения, часто сопровождается оттенками распределительности, разнообразия (ср.: корейск. сарам 'человек' – сарам-сарам 'каждый из людей'; япон. нэн 'год' - нэннэн 'каждый год'; бирм. айа² 'вещь' – айа²йа² 'разные вещи', амьо³ 'вид' – амьо³мьо³ 'разные виды'; таг. sino 'кто' - sinosino 'кто и кто'), выступает как обобщенное значение количества, конкретизирующееся в зависимости от синтаксической сочетаемости (например, в киргизском языке одни и те же парные слова выражают либо многократность действия – при глаголах, либо указывают на множество предметов – при именах (см. [Кудайбергенов 1957: 36]). Отсюда возникает сомнение, может ли подобная "множественность" считаться грамматической (см, напр.: [Макаренко 1970: 149; Оглоблин 1980: 174]; ср., однако, мнение Я. Гонды о развитии у удвоенных слов в индонезийских языках чисто плюрального значения [Gonda 1950]².

Что касается значения степени интенсивности признака, то характерным для его понимания следует считать рассуждение, приведенное в статье И.И. Глебовой и А.Н. Ситниковой: "…производимые редуплицированные образования некоторых типов можно рассматривать одновременно и как новые формы слов, и как новые слова. Например, trăng trăng 'беловатый' можно рассматривать и как грамматическую форму слова trăng 'белый' со значением ослабленной степени признака, и как новую лексическую единицу" [Глебова, Ситникова 1980: 56]. Ср. также замечание Р.А. Аганина о двояком толковании лексико-грамматической природы парных образований со значением высокой степени качества в турецком языке - как новых слов со значением безотносительно высокой степени качества и как форм интенсивной степени сравнения прилагательных [Аганин 1959: 106].

Разнообразие типов значений, передаваемых редуплицированными словами в разных языках, и неоднозначность их трактовки естественно усиливают остроту вопроса о том, каков функциональный статус русских удвоенных образований, являются ли они формами соответствующих неудвоенных слов или же посредством удвоения образуются новые лексические единицы?

Если допустить, что словное удвоение есть способ выражения грамматических значений, необходимо четко определить, какое грамматическое значение в русском языке регулярно выражается или может выражаться (наряду с другими способами) посредством словных удвоений, какова система взаимообусловленных грамматических значений, включающих данное значение, и, наконец, для каких грамматических классов слов характерно это значение.

Прежде всего необходимо отметить, что словные удвоения разных типов передают разнообразные значения, имеют различную функциональную нагрузку. В русском языке словные удвоения служат выразителями значения интенсивности признака (много-много - 'очень много'; крепко-накрепко - 'очень крепко', давным-давно - 'очень давно'), неопределенности (семантика удвоенных местоимений и местоименных наречий типа где-где, зачем-низачем, какой-никакой сходна с семантикой неопределенных местоимений и наречий с суффиксами –то, -либо, -нибудь), отрицательной оценки (так-сяк, тяп-ляп, шаляй-валяй), передают значение персуазивности (нет-нет, да-да, конечно-конечно), используются как средство языковой игры (рифмованные отзвучия типа жигули-шмыгули, шараш-монтаж, танцы-рванцы). При этом во всех случаях семантика словных удвоений осложнена ярко выраженным эмоциональным компонентом, функциональную значимость которого А. Вежбицкая сформулировала с помощью следующего метаязыкового выражения: "Я чувствую нечто, думая об этом" [Вежбицкая 1999: 239]. Многообразие семантических функций русских словных удвоений (подробнее об этом см. в нашей работе [Крючкова 2003]) уже само по себе предостерегает от безоговорочной квалификации подобных образований в качестве грамматических форм.

Вместе с тем основным значением словных удвоений в русском языке является все-таки значение интенсивности признака, которое входит в оппозицию с признаком "неинтенсивность". Возникает вопрос: имеет ли оппозиция "интенсивность - неинтенсивность" грамматический характер?

В классических случаях грамматические оппозиции характеризуются отношениями взаимообусловленности (например, наличие показателей единственного числа обязательно предполагает наличие какого-либо другого числового значения). Семантическую оппозицию "интенсивность - неинтенсивность" тоже можно считать взаимообусловленной оппозицией, если признать, что значение интенсивности может существовать только в соотношении со значением неинтенсивности, на фоне этого значения. Однако такое допущение еще не повод для поспешного зачисления оппозиции "интенсивность - неинтенсивность" в круг грамматических оппозиций.

Для осторожного подхода к решению этого вопроса есть, как минимум, два основания. С одной стороны, противочлены удвоенных форм (неудвоенные прилагательные, глаголы, наречия) не выражают вне контекста значения неинтенсивности, они нейтральны по отношению к этому семантическому противопоставлению. Это, по И.А. Мельчуку, квазиграммемы. С другой стороны, не только в области грамматической, но и в области лексической семантики тоже есть такие значения, для которых взаимообусловленность, сопоставленность является конструктивно необходимой, выступает как условие существования этих значений. О таких значениях писал, в частности, Д.Н. Шмелев [см.: Шмелев 1964] Это оценочные, в том числе количественно-оценочные значения. Семантические компоненты 'положительный' - 'отрицательный', 'большой' - 'маленький', 'много' - 'мало' только и могут существовать как взаимообусловленные, сопоставленные компоненты.

Критерием разграничения грамматических и лексических оппозиций может служить характер речевого поведения членов этих оппозиций. Если те или иные грамматические формы функционируют как обязательные и появляются в речевых произведениях строго в соответствии с требованиями грамматической организации высказывания, то функционирование лексических коррелятов с оппозитивно обусловленным типом значения, напротив, подчиняется исключительно коммуникативным намерениям говорящего и их появление в речевом акте факультативно. Именно такова функциональная сущность русских словных удвоений³.

Следующий вопрос, который возникает при обсуждении функционального статуса удвоения, образующего единицы со значением интенсивности, - это вопрос о степени регулярности, облигаторности этого значения для тех или иных категориальных классов. Обсуждая этот вопрос необходимо иметь в виду, что признак регулярности имеет меньший вес для дифференциации словообразования и словоизменения в сравнении с признаком обязательности, т.к., как справедливо отмечает В.А. Плунгян, "регулярность – чисто формальное свойство; обязательность же в конечном счете отражает способ концептуализации действительности в данном языке"; "степень регулярности некоторого значения определяет лишь технику его описания…, тогда как обязательность значения определяет, выступает ли оно как элемент некоторой навязываемой говорящему категории или свободно выражается в соответствии с коммуникативным замыслом говорящего" [Плунгян 2000: 135].

Лексемное удвоение с инвариантным значением интенсивности высоко регулярно в кругу наречий, прилагательных, глаголов. Однако производство удвоенных образований наталкивается на ограничения именно в тех участках названных грамматических систем, где наиболее сильно лексическое влияние, где грамматическая семантика наиболее тесно соединена с лексической. Например, будучи регулярно производимыми в кругу качественных прилагательных (большой-большой), удвоения относительных прилагательных в норме отсутствуют (*деревянный-деревянный); будучи регулярными в кругу глаголов несовершенного вида (ходишь-ходишь), словные удвоения значительно менее регулярно образуются на базе глаголов совершенного вида (ср. шел-шел, но *пришел-пришел; нес-нес, но *принес-принес).

Необязательность, коммуникативная факультативность словных удвоений со значением интенсивности признака подтверждается нестрогой закрепленностью их образования за теми или иными категориальными классами. Если грамматические значения не могут быть реализованы в категориальных классах, нехарактеризованных соответствующими грамматическими категориями (например, значение падежа не может быть реализовано в классе глаголов), то значение степени интенсивности признака имеет такую возможность. Например, значение интенсивности признака может быть передано удвоением имени существительного. Ср.: Танеев либерал-либерал, а с Феоктистовым не разольешь. С.-Щ.; Желаю успехов-успехов!!! (Из письма).

Не только в русском языке, но и в других языках образование удвоений со значением интенсивности признака также имеет определенные ограничения, отличаясь по степени регулярности от той регулярности, с какой образуются формы слов, и так же, как и в русском языке, может быть реализовано в лексико-грамматических классах с непризнаковой семантикой. Так, например, И.И. Глебова и А.Н. Ситникова отмечают, что во вьетнамском языке удвоения со значением ослабленной степени признака образуются не от любого прилагательного и глагола, и притом только на базе односложных слов [см.: Глебова, Ситникова 1980: 56]. Нерегулярность интенсифицирующего удвоения, ограниченность редупликационной базы характерна и для тайских языков, в которых удваиваются также в основном односложные слова и лишь иногда двусложные строго определенной структуры. На этом основании, по мнению Л.Н. Морева, удвоенные слова в этих языках не могут рассматриваться как грамматические формы [см.: Морев 1980: 158]. Широкое применение способа удвоения при образовании качественных наречий в нанайском языке ограничено их семантикой. Не удваиваются наречия, обозначающие признаки, в отношении которых не различаются степени их проявления и которые не зависят от количества субъектов или объектов [см.: Аврорин 1961: 186]. В турецком языке редуплицированные образования, выражающие безотносительно высокую степень признака, производятся не только на базе признаковых частей речи, но могут включать в качестве компонентов и имена существительные, местоимения [см.: Аганин 1959: 107].

В отличие от компонентов грамматических оппозиций, удвоенные и неудвоенные образования находятся в отношениях словообразовательной зависимости. Словообразовательная производность отличается, как известно, от взаимоотношений форм в словоизменительной парадигме наличием семантического (семантико-категориального) сдвига в значении результативной единицы. В парадигматическом ряду большой, большого, большому такого сдвига нет, в ряду же большой > большой-большой этот сдвиг очевиден. К словным удвоениям может быть также применен критерий Н.А. Янко-Триницкой [Янко-Триницкая 1962: 10], согласно которому развитие семантической структуры слова захватывает обычно все формы словоизменения этого слова, тогда как для словообразования естественна ситуация, при которой семантическая структура производящего слова может быть отражена избирательно в семантической структуре производного слова. Положение о принципиальной идиоматичности производных слов, о неполном семантическом параллелизме производящих и производных лексем можно уже считать постулатом современной лингвистики [см., напр., работы О.И. Блиновой, О.П. Ермаковой, Е.А. Земской, Э.П. Кадькаловой, В.В. Лопатина, И.С. Улуханова, И.А. Ширшова].

Словные удвоения, являясь результативными единицами словообразовательного, а не формообразовательного процесса, соотносятся далеко не со всеми значениями соответствующих неудвоенных слов. Так, удвоенное прилагательное большой-большой не соотносительно с таким, например, значением слова большой, как 'замечательный в каком-л. отношении, выдающийся' (выражения типа *большой-большой писатель, *большой-большой человек по крайней мере двусмысленны); удвоенное прилагательное красный-красный соотносительно лишь с одним, собственно "цветовым" значением слова красный и несоотносительно с целым рядом других его значений: 'связанный с Советским строем' (ср.: быть на стороне красных), 'красивый, прекрасный' (ср.: красная девица), 'радостный, счастливый' (ср.: красный день), 'ясный, яркий, светлый' (ср.: лето красное), 'парадный, почетный' (ср.: красный угол).

Наличие деривационной зависимости (привативные отношения) между редуплицированными и нередуплицированными соответствиями отличает пары типа большой большой-большой и от лексико-семантических корреляций типа слабый - сильный, члены которых находятся в отношениях семантического пересечения, образуют эквиполентные оппозиции.

Словные удвоения обладают единой словообразующей основой, к которой при дальнейшей деривации могут присоединяться аффиксы словообразования. Ср. так называемые осложненные удвоения типа большой-пребольшой, веселый-развеселый, крепко-накрепко, ждешь-пождешь, рад-радешенек.

Таким образом, все сказанное позволяет усомниться в правомерности традиционного подхода к русской лексемной редупликации как к одному из способов выражения грамматических значений и приводит к заключению: значение степени интенсивности признака, характеризующее словные удвоения в русском языке, - не грамматическое, а словообразовательное значение; русские редуплицированные слова - не формы слов, а производные слова; русская словная редупликация - не способ выражения грамматических значений, а разновидность сложения.

Список сокращения языков


авест. – авестийский

азерб. – азербайджанский

арм. – армянский

бирм. – бирманский

бурят. – бурятский

др.-перс. – древнеперсидский

индонез. – индонезийский

корейск. – корейский

кхмер. – кхмерский

мад. – мадурский

малаг. – малагасийский

нан. – нанайский

нивх. – нивхский

русск. – русский

таг. - тагальский

тадж. – таджикский

там. – тамильский

шан. – шанский

япон. – японский