Модели организационных изменений: эволюционно-эпистемологическая перспектива

Модели организационных изменений:

эволюционно-эпистемологическая перспектива

В рамках первого направления ученых интересует, прежде всего, содержание изменений — трансформация конкретных состояний организации (структур, ролей, паттернов и др.) на определенном отрезке времени. Иными словами, представители этого направления в первую очередь сосредоточиваются на том, какой была организация в точке «А» (в исходном состоянии), и какой она стала или должна быть в точке «Б» (после реформ). «Содержательные» модели описывают компоненты организаций, подвергающиеся трансформации, а также качество взаимосвязей между ними. Как пример моделей этого направления можно привести «7S» Т. Питерса [²], модель Р. Айзенштадта и М. Бира [³] или «6 ячеек» М. Вайсборда [⁴].

Второе направление охватывает многочисленные описания процесса изменений per se. Исследование в этом случае опирается на такие категории, как скорость и последовательность действий, смена определенных состояний, принятие решений, коммуникации, сопротивление изменениям и т.д. Результирующая модель, как правило, представляет собой некоторую заданную последовательность фаз, этапов или циклов. К таким относятся, например, фазы эволюции и революции (Л. Грейнер [⁵]), жизненный цикл организации (Дж. Кимберли и Р. Майлз [⁶]), жизненные циклы коммерческих организаций (И. Адизес [⁷]), кривая перемен (Д.Д. Дак [⁸]), организационная драма (М.А. Деванна, Н. Тичи [⁹]), модель «обновления» организации (К. Фрайлингер, И. Фишер [¹⁰]).

Исследования, проводимые в рамках этих двух направлений, обычно не пересекаются в плане теоретических оснований и эмпирических результатов. Лишь сравнительно небольшое число моделей охватывает одновременно и содержание, и процесс изменений, однако часто они слишком абстрактны, не позволяют делать практически содержательных выводов и существенно ограничены в сфере своего применения. Синтетические модели часто ограничиваются рекомендациями вроде этой: «в понимании организационных изменений следует учитывать такие-то и такие-то аспекты». Они, как правило, не содержат единого содержательно и логически выверенного классификационного критерия (т.е. не могут ответить на вопрос, почему в модель включены именно эти элементы и не включены другие) и не описывают в удовлетворительном виде взаимосвязи между этими элементами (см., например, модель Э. Петтигрю [¹¹, С.649-671]) Что же касается частных моделей нормативного характера, то они, несмотря на достаточно обширные описания объекта и строго выверенную последовательность действий, на деле обнаруживают свою ограниченность в способности давать действительно правдоподобные описания содержания и процесса изменений в каждом конкретном случае. Иными словами, смешанные модели второго типа часто оказываются замкнутыми описательными системами «в себе» – они существенно упрощают реальность и фактически не дают адекватного объяснения, заменяя его предписанными действиями (т.е. вопрос, «что представляют собой организационные изменения?» подменяется в них вопросом, «как реагировать на организационные изменения?», а предлагаемые ответы устрашающе однозначны). В качестве примера таких моделей можно привести «TROPICS» [¹²] А.И. Пригожина или «8 шагов» [¹³] Дж. Коттера.

Таким образом, можно констатировать, что попытки объединить два вышеуказанных направления в рамках более общей модели оказались весьма неплодотворными. Решение этой проблемы — преодоление концептуального разрыва между теориями содержательного и процессуального характера — потребует поиска такой перспективы исследования изменений в организациях, которая оказалась бы удовлетворительной для объяснения успеха предшествующих разрозненных моделей и теорий, и в то же время помогала бы установить определенные связи между ними.

На мой взгляд, попытки простого синтеза концептуально различных содержательных и процессуальных моделей не могут дать должной перспективы. Поэтому более правильным представляется дедуктивный путь: анализ компонентов и поиск общего их объяснения.

Для этого необходимо ответить на два центральных вопроса, характерных для содержательных и процессуальных моделей. Это, соответственно: 1) что именно претерпевает изменения в организациях? и 2) насколько дискретным является этот процесс?

Попытки ответить на эти вопросы приводят к необходимости анализа феномена коммерческой организации как частного проявления человеческой социальности. С этой точки зрения, удобную и плодотворную перспективу для анализа представляет эволюционная эпистемология [¹⁴]. С её позиций, фирма, как и любой сложный социальный объект, представляет собой продукт экзосоматической эволюции группы: строго не заданная генетически, она предписывает своим членам специфические поведенческие программы (паттерны, фреймы или ролевые модели). Поясню эту мысль.

Отдельные экзосоматические эволюционные приобретения – продукты активности живых организмов, расширяющие спектр анатомических или поведенческих возможностей, такие как муравейники, паучьи сети, птичьи гнезда, бобровые плотины – можно обнаружить у многих животных, и в этом смысле они не являются специфически человеческой чертой. Что специфично для человека – это использование дескриптивного языка [¹⁵, С.487-497] для фиксации и передачи смыслов, моделей поведения, способов изготовления и использования физических и социальных артефактов. Объективированные в конструкциях дескриптивного языка идеи существуют относительно автономно от их биологических носителей и при этом практически не зависят от генетических мутаций. Вариация и отбор в дескриптивно-языковых системах знания могут быть намного интенсивнее, а их последствия существенно менее вредными, чем в экспрессивных и сигнальных системах. При этом такого рода экзосоматическая социальная эволюция способна влиять на изменения в поведении людей ничуть не меньше, чем рекомбинация генов.

Современный Homo Sapiens как вид существует весьма непродолжительное по эволюционно-биологическим меркам время, поэтому вряд ли можно говорить о каких-либо существенных анатомических сдвигах за этот период. Основным эволюционным полем человека являются его предпочтения (приоритеты) и поведение (поведенческие программы); будучи генетически предопределёнными лишь в самом общем виде [¹⁶], они в существенной мере зависят от массива социокультурных приобретений. Располагая невероятной, по меркам животных, поведенческой свободой, человек как вид может приспособиться к крайне широкому спектру условий среды, в значительной мере компенсируя недостаток анатомических функций изобретениями технического и социального характера.

Однако, вместе с тем, каждый отдельный человек живет в достаточно жестких рамках, накладываемых на него социальной реальностью. Экзосоматические эволюционные приобретения не только создаются и используются организмами, но и способны в существенной мере предопределять поведение своих создателей и других организмов: движения паука «отформатированы» созданной им паутиной, поведение птиц во многом привязано к свитому ими гнезду, а муравьи вообще редко выживают без муравейника. Смыслы и артефакты, создаваемые людьми, оказывают колоссальное влияние на наше поведение: практически все, что окружает человека в повседневной жизни, создано им самим или другими людьми. Это окружение объективированных значений формирует нашу социальную реальность, среду sui generis.

Для более четкого определения границ и свойств этой среды Карл Р. Поппер предложил теорию трех миров [¹⁷, С.153-186]. Его миры – это не столько реальности в строго философском смысле, сколько группы объектов, обладающие специфическими свойствами. К «миру 1» Поппер отнес все физические объекты, процессы и явления — камни, силы, дождь и т.п. «Мир 2» представляет собой состояние психики человека — мысли, эмоции, представления, восприятия и т.п. Наконец, «мир 3» составляют «продукты человеческого духа», а точнее – объективированные в различных артефактах (прежде всего, в письменном дескриптивном языке) идеи, к которым относятся сформулированные проблемы, их решения и известные ошибки. Мир 3 существует в форме текстов, символов, демонстрируемого поведения и рукотворных объектов, которые могут быть адекватно «прочитаны» другими людьми.

Мир 3 отличается значительной автономностью от мира 1 и мира 2. Современный человек не только и не столько создает и управляет миром 3, сколько взаимодействует с ним, испытывая на себе его управляющее воздействие. Каждый человек, вследствие того, что он от рождения лишен жестко заданной инстинктуальной программы взаимодействия с окружающим миром, вынужден самостоятельно вырабатывать таковую посредством проб, ошибок и их последующей индивидуальной интерпретации, которые консервируются в субъективном знании (в мире 2) как «опыт», или «личность» [¹⁸]. Несмотря на то, что пробы и ошибки индивидов уникальны, способы их интерпретации, в целом, достаточно типичны и однообразны, поскольку они во многом предписаны социальным контекстом (миром 3) и, прежде всего, групповыми идентичностями.

В общем виде эта идея представлена на Рисунке 1.

Краткое пояснение: Индивиды существуют и действуют в контексте физической реальности (1). Они обладают рядом выработанных специфических поведенческих программ (2), подкрепленных врожденными предрасположенностями. Как носители психики индивиды приписывают объектам, явлениям, процессам и событиям физической реальности значения (описания специфических поведенческих программ и сигналы для их активации/деактивации). Объективированные (a) и впоследствии адекватно интерпретируемые (b) в рамках определенной группы значения составляют её идентичность (3). Наиболее широкие возможности для формирования групповых идентичностей представляет дескриптивный язык, т.к. он позволяет, оперируя сравнительно небольшим числом символов и грамматических отношений, объективировать описания практически бесконечного числа ситуаций.

Ответ на первый вопрос — адекватно интерпретируемое содержание надындивидуальных поведенческих программ, детерминирующих поведение индивидов как членов организации. С этой точки зрения содержательные модели представляют собой взаимосвязанные группы значений, а их конкретные реализации содержат описания предписываемых «от имени организации» одобряемых и неодобряемых поведенческих программ. Поэтому основные преимущества таких моделей — возможность составления четкого описания требуемого результата и возможность согласования планов и управленческих решений. Вместе с тем содержательные модели не решают ни проблему выбора средств и методов изменений, ни проблемы мониторинга — насколько новая модель поведения получила необходимую легитимацию [¹⁹, С.154] среди сотрудников.

Эти проблемы традиционно успешно решались процессуальными моделями организационных изменений. Чтобы писать о них в терминах эволюционно-эпистемологической перспективы, следует ответить на второй вопрос. На мой взгляд, ответ определяется соотношением субъективного и объективированного знания и характеризует качество распространения нового содержания в организации. То есть, в процессе внедрения нововведения можно выделить четыре последовательных стадии: 1) формулирование (идея выражена в доступной форме); 2) понимание (идея адекватно понята сотрудниками, имеет место её легитимация); 3) принятие (идея выражается в поведении сотрудников, имеет место её институционализация); 4) остаточная традиция (поведение сохраняется, изначальное объяснение не известно сотрудникам). Графически эта мысль представлена на Рисунке 2.

Рисунок 2. Процесс организационных изменений в перспективе

эволюционной эпистемологии
Используя приведенную выше модель, процесс организационных изменений можно анализировать и отслеживать вплоть до отдельных значений. Таким образом, можно преодолеть существенный недостаток большинства процессуальных моделей – уравнительно-обобщающее описание дискретных процессов, данное через ряд наблюдаемых следствий. Чтобы разработать более детальную программу управленческих действий, мы предлагаем использовать приведенную ниже таблицу:

Таблица 1. Разработка программы управления процессом организационных изменений [²⁰].

Центральное место в эволюционной эпистемологии отводится механизму случайно направленных, или «слепых» [²¹, С.270-247] проб и устранения ошибок, предположений и опровержений, посредством которого организм, филум или социальная система способствуют росту собственного знания (как субъективного, так и объективированного). В наиболее широком смысле знание понимается как способ решения объективно существующих проблем, возникающих из факта существования и активности объекта в среде. Решения не даны извне, а являются изобретениями объекта (в прямом и переносном смысле), использование которых, в свою очередь, порождает новые проблемы. В любом случае, неподходящие [²²] решения со временем исчезают, а удовлетворительные создают новые проблемы. В общем виде модель эволюционно-эпистемологического процесса представлена таким образом:

Tentative Solutions

Рисунок 3. Механизм «слепых» проб и устранения ошибок

Следовательно, для успешного внедрения той или иной поведенческой программы в организации необходимо выполнить три ситуативных условия:

1. 
   адекватное понимание сотрудниками исходной проблемы;
   
2. 
   возможность действовать предписанным образом — т.е. содержательная возможность (например, наличие четкого описания методов и технологий) и ситуативная возможность (например, наличие необходимых ресурсов и отсутствие или незначительное влияние сдерживающих факторов);
   
3. 
   невозможность существенно отступать от намеченной программы, т.е. наличие соответствующих запретов, штрафных санкций и прочих механизмов подавления.
   

На практике выполнение этих условий оказывается крайне сложным делом. Любые нововведения существуют не сами по себе, а лишь в контексте прошлого опыта индивидов и группы. Именно этот опыт (как совокупность прошлых решений проблем в смысле содержания и оценки последствий) создает предрасположенности для последующих проб и способов устранения ошибок. Чтобы описать механизм взаимодействия существующей социальной системы (например, организационных идентичностей) и внедряемой поведенческой программы, необходимо вновь обратиться к феномену социальности человека.

Я предполагаю, что человеческая социальность и созданный человеком социальный мир объективированных смыслов являются не только и не столько «побочным продуктом жизнедеятельности» или «способом совместного существования», сколько основным средством эволюционирования вида Homo Sapiens. Мое предположение во многом основано на исходных посылах эволюционной теории пола В.А. Геодакяна, который еще в начале 1960-х высказал предположение, что дифференциация полов – это экономная форма информационного контакта со средой, специализация по двум главным аспектам эволюции – консервативному и оперативному. Я не берусь обсуждать правдоподобность самой теории и остановлюсь на наиболее интересных, на мой взгляд, идеях.

Первая исходит из того, что эволюционирует не только организм, но и среда. Каждый филум сталкивается с определенного рода дилеммой: в одно и то же время необходимо быть как можно более вариативным (т.е. совершать как можно больше проб, так чтобы оставалось достаточное количество успешных форм/решений для продолжения рода) и как можно более консервативным (т.е. в достаточно полном объеме воспроизводить предыдущие успешные решения, чтобы поддерживать общую устойчивость). Большая часть простейших организмов «решают» эту проблему путем выработки относительно приемлемого соотношения этих двух признаков и компенсируют «ошибки» гипер-репродукцией. В.А. Геодакян предположил, что разделение филума на два пола является способом его специализации на, соответственно, экологическом (оперативном) и генеративном (консервативном) потоках.

Вторая идея этой теории, на которую мне бы хотелось обратить особое внимание, состоит в том, что скорость эволюционирования носителей разных потоков (полов) по эволюционирующим признакам неодинакова. Новые признаки быстрее развиваются у носителей оперативного потока; атавизмы дольше задерживаются у носителей консервативного. Соответственно можно выделить три фазы эволюции: дивергентную (усиление различий, более быстрое развитие новых признаков в оперативном потоке), параллельную (признаки эволюционируют с одинаковой скоростьюараллельную ()азвитие новых признаков в оперативном потокеконсервативном.повысить устойчивость) и конвергентную (скорость изменений в оперативном потоке замедляется, консервативный «подтягивается» к нему). Кроме того, логически возможна четвертая фаза — межэволюционная.

Я предполагаю, что разделение на индивидуальное и социальное, индивидуальность и идентичность возникло как средство специализации эволюции поведенческой программы нашего вида на, соответственно, оперативном и консервативном потоках. Индивиды действуют сообразно с миром 3 (установленными предпочтениями и ограничениями), однако с некоторыми вариациями и в различных ситуациях. Их индивидуальные решения (сформированные как часть мира 2) объективируются (формулируются как часть мира 3) и становятся доступными другим людям. С приобретением соответствующей легитимации (как на субъективном, так и на социально-объективном уровнях), эти решения, в конечном счете, могут институционализироваться [²³]. Даже с появлением новых, возможно более качественных решений (предлагаемых отдельными индивидами или группами), можно наблюдать определенную инерцию [²⁴], или запаздывание мира 3. Такой способ эволюции, с одной стороны, позволяет достаточно эффективно сохранять и передавать успешные предпочтения и ограничения, а с другой – поддерживать необходимый уровень вариативности, или гибкости поведенческой программы вида [²⁵].

Таким образом, по условной аналогии с половым диморфизмом можно выделить следующие фазы социальной эволюции:

ФАЗА	ИНДИВИДЫ (мир 2, оперативный поток)	ИДЕНТИЧНОСТИ (мир 3, консервативный поток)
1. Дивергентная	Лидеры предлагают и демонстрируют новые решения (идеи, образцы поведения, прочие артефакты), качественные нововведения	Практически не изменяются, подавляют нововведения
2. Параллельная	Лидеры распространяют идеи; последователи расширяют и углубляют применение новых решений, изменения в основном количественные	Медленно изменяются вслед за новыми решениями, адаптируют («встраивают») нововведения с наименьшими прочими контекстуальными изменениями
3. Конвергентная	Инертные последователи осваивают новую практику. Количественные изменения ослабевают, новых качественных изменений нет	Завершают свое изменение. Устраняются последние значимые несоответствия и противоречия.
4. Межэволюционная	Следуют установленным правилам, утрачивают изначальное объяснение.	Редуцируются до всё более простых правил поведения.

Таблица 2. Фазы социальной эволюции.

Рисунок 4. Диморфизм поведенческих программ.

Рисунок 5. Синтетическая модель организационных изменений.

Таблица 4. Синтетическая модель организационных изменений.

Аннотация

Summary
Author: M.V. Plotnikov

Рецензия

Статья «Модели организационных изменений: эволюционно-эпистемологическая перспектива» посвящена важной и актуальной проблеме. В своей статье автор анализирует проблему концептуальной разрозненности моделей организационных изменений и делает вывод о необходимости поиска такой перспективы исследования изменений в организациях, которая оказалась бы удовлетворительной для объяснения успеха предшествующих разрозненных моделей и теорий, и в то же время помогала бы установить определенные связи между ними.

Автор находит такую перспективу в эволюционной эпистемологии. Его позиция изложена в статье последовательно и логично. Автор демонстрирует теоретическую значимость и практическую применимость этой идеи, предлагая собственные модели организационных изменений и некоторые рекомендации по работе с ними.

В работе не анализируются другие возможные концептуальные перспективы, а представленные описания моделей выглядят несколько сжато.

Тем не менее, указанные замечания носят, скорее, рекомендательный характер. В целом рецензируемая статья выполнена на хорошем научном уровне и может быть рекомендована для печати в сборнике научных статей «Вестник ННГУ».

Рецензент:

декан ОВШМ,

зав. кафедрой Общего и стратегического менеджмента НФ ГУ-ВШЭ,

к.п.н., профессор,

Свиридова Л.В.